— Вот я вас! Рвань бессудная! — замахнулся всадник и ударил просившего древком копья, — Борзее.

Рабы заковыляли быстрее. Все это прошло перед глазами Илейки в какую-то минуту, надорвало сердце… Вот-вот, казалось, вскрикнет и крик этот пронесется над всем Киевом, над всей русской землей. «Было бы кольцо в земле великое, перевернул бы землю!..» Илейка держал в руках это кольцо, выкованное из тугого железа. Это было в Чернигове, когда войско ждало его гласа… и не дождалось. Он сам выпустил кольцо из рук. Может быть, тяжелым ему показалось, может, не по силам было ему такое суровое дело? Нет, сам он, сам!

Мысли прервал пьяный бесшабашный окрик:

— Ге-ге-ей! Вот так тюря! Илья Муравленин! Илья Мурашка! Катай сюда!

Васька Долгополый играл с ребятишками в лапту. Бегал, светил рыжей головой. Четверо загорелых мальчишек кричали, суетились — им во что бы то ни стало хотелось обыграть Ваську. Когда Илейка подъехал, Васька совсем уже забыл о нем и зорко следил за лаптой. Белобрысый паренек, высунув от усердия язык, ударил… Бита взвилась в воздухе и мелькнула за изгородь. Васька метнулся за ней и долго не показывался, слышалось только — шуршала трава и кричали гуси. Наконец Васька перевалился через изгородь.

— Проиграл! Проиграл! — закричали мальчишки, а белобрысый почувствовал себя победителем.

— Цыц! — прикрикнул Долгополый, — Не я проиграл, а купчина Костя, — указал он рукою на изгородь и бросил биту — не попал.

— Проиграл, Васька! Проиграл! — снова закричали ребятишки.

— Черт с вами! — согласился Васька. — Умаяли! Тут он снова увидел остановившегося с конем Илейку и закричал:

— Кого вижу! Илюха Мраморянин! Здорово, каменюка! Идем со мной в корчму!

Он чуть ли не силой стащил Илью с седла, обнял. Илейке был по душе этот бесшабашный привет. Да и не все ли равно, куда идти! Завернули в корчму «Облупа». Там было полутемно и прохладно, на пустых бочках сидела опухшая от пьянства, красноносая братия. Изгои, пропойцы, бродяги, воры, беглые — народ отчаянный. А кое-кто из деловых людей. Корчмарь в холщовом переднике, длинноносый со смоляным хохолком на голове, ни дать ни взять — цапля болотная, возвышался над всеми, отгородившись плетнем, и черпал из бочки желтую брагу. За ним — кадки с орехами и пшеном, толстые мотки веревок. Пахло дрожжами, мятно-смолистым духом чабреца. Отовсюду неслась крепкая ругань.

Васька подмигнул Илейке и вытащил из-за пазухи обезглавленного гуся.

— Видал? И не взгоготнул, как я его сразил, — потряс Долгополый кривым ножом, которым скорняки раскраивают кожи.

Он кинул гуся за перегородку:

— Зачерпни-ка хмельного покрепче. За встречу!

Нож воткнул в стену, повесил на него шапку.

Илейка выпил мутноватую густую жидкость, поморщился, а Васька лез уже с другой и настаивал:

— Пей, Илья, мы с тобой еще повоюем! Мы им покажем!

— Кому им? — спросили из пьяной толпы. — Печенегам, что ли? Так ты, Василий, уже показал! Ха-ха-ха.

Но Васька не обиделся:

— Не печенегам, а тем, кто Христа распял! Боярскому роду то есть!

Илейка пил ковш за ковшом — ему нравилось здесь. Гвалт невообразимый! Кого-то совсем одуревшего накрыли овчиной, и он думал, что пес к нему пристает. «Пошел, пошел!» — отмахивался. Кого-то отрезвляли — терли уши голенищем сапога, а потом стукали пятками о стену.

Государи мои, братцы! Поедем, братцы, на сине море гулять, замутим его веслами! — орал третий.