В разгар боевых действий рутинная штабная работа вызывала безысходную тоску у «кожаного штабс-капитана» (так его звали сослуживцы за пристрастие к черной кожаной куртке и таким же бриджам). В походном дневнике 9 января 1905 года (то самое Кровавое воскресенье) Марков отмечал: «Пришлось возиться с наградными листами и другими бумажками по моей скучной специальности старшего адъютанта штаба корпуса. Если можно примириться с тем, что офицеры Генерального штаба в дни относительного спокойствия армий сидят за разрешением судебных вопросов, наградными листами и определениями, может или нет данный офицер вступить в брак без реверса, то в дни, непосредственно предшествующие боям, во время самих боев — подобная деятельность уже развратна. <…> Да простят мне товарищи-сослуживцы: добросовестность солдата пересиливала во мне исполнительность писаря». Интересно, что в дневниковых записях офицер тщательно анализирует свое состояние во время боя: откровенно пишет, что когда, доведя батальонную колонну до места назначения, он возвращался один в штаб корпуса, нервы сдали и «рисовалась картина случайной раны шальной пулей», а вскоре отмечает, что «знакомая усталость — апатия боевых дней — охватила весь организм»: вид раненых не ужасает, на пули и снаряды не обращаешь внимания… И грустная, философская мысль: «К чему все эти жертвы, отдельные успехи, подвиги, зачем столько смертей, крови, если ими не сумели воспользоваться?»

Среди множества чужих смертей была и одна родная. 13 октября 1904 года от полученного во время атаки ранения скончался младший брат Маркова, 25-летний Леонид (Лёля, как его звали в семье) — подпоручик 86-го пехотного Вильманстрандского полка. Очень любивший брата Сергей тяжело переживал его гибель. В его дневнике появляется запись, адресованная матери: «Родная, не плачь, брат нашел славную долю, верь в то, что я вернусь, верь в Того, кто сохранит тебе последнего сына…»

Двадцатого октября 1905 года Генерального штаба капитан (чин был присвоен 4 июня) Марков отбыл с Дальневосточного театра военных действий к новому месту службы (или «служения», как возвышенно писали в послужных списках того времени). К этому моменту мундир 27-летнего капитана украшали ордена Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом (приказ о награждении от 14 декабря 1904 года), Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом (17 марта 1905 года) и Святого Станислава 2-й степени с мечами (10 апреля 1905 года) — «клюква», как мы помним, носилась на эфесе шашки. Уже в 1906-м Маркова «догнал» еще один орден за японскую — Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Весьма солидный наградной «бант», без лишних слов доказывающий знающим людям, что офицер не раз отличался на поле брани…

Обладатель эффектной внешности, славившийся острыми языком и умом, темпераментный (зная о происхождении его матери, так и хочется написать «по-французски темпераментный»), Сергей Леонидович всегда нравился женщинам, но до поры до времени сердце его было свободно. Тем более накануне Русско-японской он пережил личную драму, о которой писал: «Мое увлеченье Ольгой было мне урок и указало на полную невозможность и нежелательность моего брака когда-либо и с кем бы то ни было <…> это лишний раз подтвердило, что вся моя работа, все мои способности, энергия и силы должны пойти на общее дело, на мою службу и на мой маленький мирок — мою семью, мою Маму».