Мокрый асфальт врезается в костяшки – сначала отжимания. Потом – турник. Потом – «груша».

Грохот ударов по висящей канистре из-под бензина эхом отдаётся болью в костяшках. Облаками брызг разлетается скопившаяся на импровизированной боксёрской груше вода. Металл крепок, но человек ещё крепче, иначе бы кое-кто уже давно ржавел на свалке…

Или всё-таки кое-кто уже и так на свалке? Или всё-таки кое-кто и так уже рассыпался ржавым пеплом?

…Пора возвращаться – в место, которое язык не поворачивается назвать домом. Просто здание. Когда дует ветер – оно скрипит и так и норовит рассыпаться кучей мусора. Когда идёт дождь – он течёт сквозь него от крыши до фундамента.

Не дом – просто здание, в котором мы живём. Но мы всё-таки живём в нём.

…Снова умыться – на этот раз не чтобы проснуться, а чтобы хоть немного смыть пот и городскую пыль…

Из осколка зеркала на меня смотрит худой темноволосый и темноглазый парень лет шестнадцати с крестообразным шрамом на щеке.

Если есть инь – должен быть и янь. Если есть в мире Белый, миру нужен и Чёрный. Всё верно. Но несправедливо. Для нас. Мы ехали на заокраинный запад, как в страну света, а оказались в долине, куда не заглядывает солнце.

Если всё плохо – не стоит думать, что это конец. Потому что как бы ни было плохо, ещё хуже может быть всегда.

– Приятного аппетита! – Белый поправляет шапку на голове и, прищурив левый глаз, нацеливается вилкой на порцию дешёвой китайской лапши.

– Приятного, – бурчу я и тоже принимаюсь за еду.

Не пища богов – причём, весьма. Та ещё гадость, по правде. Зато бесплатно. Нашёл я тут один заброшенный склад, где кое-какая еда ещё сохранилась… Срок годности, правда, уже почти на всём истёк, но есть всё равно можно. Один чёрт там консервантов больше, чем той же сои…

– Сегодня пятница, – с набитым ртом произносит Белый. – Пойдёшь?

Глупый вопрос, братишка. А что мне ещё делать?

– Конечно, пойду.

– Не ходи. Не надо.

Прогорклая лапша встаёт поперёк горла. У Белого на такие вещи нюх – даром, что он ещё совсем мелкий. Если говорит не ходить – лучше действительно остаться здесь.

– Ты же знаешь, что сегодня 4 июля – копов в городе не будет, считай. Можно подольше полазить…

– Знаю, – спокойно кивает Белый, глядя на меня совершенно не по-детски серьёзным взглядом. – Но это будет выбор – уйти или остаться. Очень важный.

Накатило раздражение. На себя, потому что колеблюсь. Немного на Белого, потому что он, скорее всего, был как всегда прав. И традиционно – на этот чёртов мир.

А всего-то и надо сказать «Я остаюсь»…

– Надо идти, – упрямо говорю я.

Но я говорю «надо идти». Назло кому или чему?

Белый кивает. Он смотрит на меня понимающе, но грустно – не как на глупца, но как на упрямца, который не отступает, даже будучи не прав.

…Нищему собраться – только подпоясаться. Закинул в рюкзак пару шоколадных батончиков, пакетик орехов и бутылку воды – чтобы подкрепиться в случае чего. Самую малость инструментов – верёвка, кусачки, напильник. Нож – на пояс, пару заточек – про запас. Фонарик ещё. И монтировка, конечно же – сразу и оружие, и инструмент…

– Хочешь историю? – спрашивает меня Белый, рисуя что-то куском мела на стене. – Сегодня это будет легенда!

Не хочу я никаких историй… Но у Белого больше ничего и нет, а у меня нет даже их.