Каким-то образом размышления о смерти всколыхнули в его голове другие вопросы, которые так долго мучили молодого совенка, — вопросы не о смерти, а о жизни.

— Бервик… — медленно начал Хуул.

Бервик внимательно смотрел на молодую птицу. Он чувствовал, что сейчас должно произойти что-то очень важное, что этот невероятно талантливый юный совенок хочет узнать что-то жизненно ему необходимое.

— Бервик, — снова начал Хуул, — как я появился на свет?

— Появился на свет? — удивленно переспросил Бервик. Он ожидал, что мальчик спросит у него что-то важное, и все же вопрос Хуула поразил его.

— Ты вылупился, Хуул. Ты вылупился из яйца.

— Но что было до яйца? Кто сделал яйцо? Дядя Гранк?

— Нет, нет. Для… эээ… для того, чтобы сделать яйцо, нужно две совы.

— Две. Какие две?

— Мужчина и женщина.

— Мужчина? Женщина? — Хуул никогда раньше не слышал этих слов.

— Да, ты мужчина, — сказал Бервик.

— А ты?

— И я, и дядя Гранк, и Тео.

— Я когда-нибудь встречал женщину? — спросил Хуул.

— Думаю, что нет.

— Я так не думаю, — спокойно сказал Хуул. — Я думаю, что видел.

— Правда? Где? Когда?

— Я не могу объяснить. Но скажу точно, что видел. — Хуул вспомнил образ в огне. — Я встречал ее и думаю, что она где-то рядом.

«Она? Ее? Откуда мальчик вообще знает, что так надо говорить о женщинах?» — подумал Бервик. А потом слова просто слетели с его клюва, хотя он и не хотел их произносить:

— Я думаю, что твоя мама умерла, и ты сирота. Глаза Хуула сверкнули.

— Умерла, как это рыба? Нет, НИКОГДА! Она не умерла, у меня есть мама. Где-то далеко. У МЕНЯ ЕСТЬ МАМА!

«О, Великий Глаукс, что я наделал?» — подумал Бервик. Хуул весь дрожал. Он покачнулся и начал заваливаться вбок, но потом оправился, встал ровно и произнес дрожащим голосом:

— У меня есть мама, и я ее люблю, — он моргнул. — То есть я люблю дядю Гранка и Тео, но маму я люблю по-настоящему. Не говори им. Пожалуйста, пожалуйста, не говори им, что я люблю ее больше, чем их.

— Конечно, парень, конечно. И знаешь что, Хуул, — Бервик замолчал и посмотрел птенцу в глаза, прежде чем продолжить, — мир достаточно велик, чтобы вместить всю твою любовь, Хуул. Всю твою любовь.

Хуул не рассказал об этой беседе Гранку и Тео. И Бервик тоже ничего не сказал. Он часто думал о родителях Хуула, но никогда не осмеливался о них спросить. Тем не менее он предполагал, что Хуул принадлежал к очень благородному роду; это было видно по его осанке, по тому, как он летал, по взгляду. Но с того дня Хуул очень изменился. Он стал тише и спокойнее. Гранк и Тео заметили это, но не стали допытываться. Они планировали отправиться в Даль еще до конца лета. Это время идеально подходило для перелета — нисходящие ветра уже перестали бы дуть, а Ниртнукан еще не начался. И Хуул уже будет достаточно силен.

Хуул продолжал учиться рыбной ловле у Бервика, ему даже начала нравиться рыба. Больше всего ему полюбились анчоусы. Но их было слишком легко поймать, да и плавали они очень близко к поверхности и не представляли охотничьего интереса.

Однажды Хуул заметил, что Бервик необычайно тих.

— Что-то не так, Бервик?

— Нет, все в порядке. Но я должен тебе кое-что сказать. Что-то, что тебе, возможно, будет очень сложно понять.

— Как ту вещь про мужчин и женщин?

Бервик заурчал:

— Нет, и мне кажется, что тот разговор ты усвоил очень быстро, парень.