|
Крошечный воробьиный сычик, едва достававший Хуулу до груди, потряс головой, словно приходя в себя. Хуул впервые вернулся в бухту с тех пор, как улетел Бервик. На протяжении трех дней весенние штормы и смерчи буйствовали в этой части Горького моря. Когда Хуул снова после долгого перерыва устроился на ветке осины — излюбленном месте для выслеживания рыбы, — его взору предстало удивительное зрелище: несмотря на то что вся земля была усыпана обломками веток, дикие цветы все еще пестрели на земле и у самой воды. Хуул не мог понять, как эти маленькие хрупкие растения выдержали непогоду, хотя с нескольких деревьев сорвало все листья, а некоторые даже вырвало с корнями из земли. Размышляя над этим, он и заметил маленькую сову, которая сидела, прижавшись к стволу дерева, и явно пребывала в полубессознательном состоянии.
— Да, имя мне Финеас, — помолчав, ответил маленький сычик. Он был весь растрепан и явно не хотел говорить. Хуул внимательно его рассмотрел. За свою короткую жизнь он видел всего несколько сов. Трех, если быть точным. Дядя Гранк был пятнистой совой, как и он сам; Тео — виргинский филин, Бервик — мохноногий сыч. Но такой маленькой совы он еще никогда не видел. Каждый глаз Финеаса обрамляли белые перья. Интересно, как называются эти штуки — пятна? Кружки? Крапинки? — Как они называются эти… эти твои штуки? — моргнул Хуул и мотнул головой, показывая, что имеет в виду. — Какие штуки? Мои крылья? — Я про эти белые перья. Это пятна? Или кружки? Или что? — Или что. — Как? — Или что, — повторил сычик. Теперь уже Хуул потряс головой в растерянности: — Я тебя не понимаю. — Ты спросил, что это у меня за белые перья. Это не пятна и не кружки. Это нечто другое. — То есть это не пятна, не кружки… — Да, — устало перебил сычик. — Именно это я и хотел сказать. Хуул снова моргнул, рассматривая «нечто другое»: — Они похожи на… на… — На что же? — раздраженно спросил Финеас. — Они такие… лохматые. — Тебя бы тоже растрепало, если бы тебя три дня мотал и крутил смерч. Он протащил меня за собой сквозь Ледяные проливы, я чуть не столкнулся с хагсмаром, а потом меня зашвырнуло сюда. — А что такое хагсмар? Крохотный сычик недоверчиво моргнул. — Ты где был всю жизнь? — спросил он. — Здесь, — ответил Хуул. — Послушай. Я очень устал. Мне надо немного поспать. Финеас зажмурил глаза, крепко вцепился когтями в кору и заснул в позе, типичной для совы, ночующей вне дупла. — Подожди… еще всего пару вопросов. — О, милостивый Глаукс! — простонал Финеас. — Ты взрослый или как? Я хочу сказать, ты такой… мелкий. — Мелкий? Какое отвратительное слово. — Две маленькие бровки из белых перьев над глазами Финеаса сердито сошлись над переносицей. — Маленький? — Так немного лучше. Да, я взрослый. — Насколько? «Великий Глаукс в глауморе, это самая странная сова из всех, кого я встречал». — Мне год. — Тогда почему ты такой маленький? — Потому что я, черт возьми, воробьиный сычик, а мы маленького роста! И больше я уже не вырасту! — Хорошо… хорошо. Успокойся, — сказал Хуул. — Успокойся! Сам успокойся! Больше никаких вопросов. Хуул, конечно, пропустил это мимо ушей: — Ты мужчина или женщина? Теперь у Финеаса отвис клюв: — Я в прострации. |
