— Ну, ты-то ни капельки не обжегся, когда поднял уголь и бросил его на рысь!

— Как будто я один таскал угли! Мы все это делали.

— Да, но ты-то с ним взлетел!

— Это случайно получилось. Я и сам не заметил.

— Возможно, но если правильно обращаться с углями, то никогда не обожжешься. Именно этому учит Бубо. Знаешь, я бы с радостью занималась под его руководством.

— Так-то оно так, но это означает получить в придачу Эзилриба. Нет уж, ни за что! Мне кажется, что Бубо там редко появляется. Угленосов возглавляет другой старик, его зовут Элван. Честно говоря, я вообще не понимаю, почему всепогодников объединили с угленосами!

— Да потому что угленосы летают на лесные пожары и собирают горящие угли. А лесные пожары сами по себе как особые погодные условия. Чтобы уцелеть, нужно хорошо разбираться в воздушных потоках и ветрах, которые возникают от жара. Я сама слышала, как Бубо говорил об этом.

Сорен ничего не ответил, но про себя решил, что ему наплевать на всю эту премудрость.

Из задумчивости его вывело появление Копуши.

— Готов к ночному полету, Копуша? — спросил Сорен.

— Да! Я теперь летаю гораздо лучше. Сам Борон сказал, что я стал намного сильнее. Погодите, сами увидите!

ГЛАВА XIV

Ночной полет

Ночной полет был для совят праздником. Он не преследовал никакой цели. Это был скорее отдых, чем урок. Борон любил собирать новоприбывших вместе с более зрелыми совятами и поднимал их всех в ночное небо, чтобы молодежь, по его выражению могла «сдружиться, потравить анекдоты, отрыгнуть погадки и поухать на луну».

— Так вот, Сумрак, — начал Борон. — Кажется, сегодня мне есть, чем тебя порадовать. Ты слышал историю о мокрогузке, которая летела над Хуулмере и врезалась в рыбу?

Отулисса немедленно отлетела в конец стаи, поравнялась с Сореном и прошипела:

— Он перегибает ветку.

— Кто? — не понял Сорен.

— Наш король, Борон! Он рассказывает анекдот про мокрогузок, ты представляешь? Мне кажется, он роняет свое достоинство. Такое поведение недопустимо для птицы столь высокого полета!

— Выпусти воздух, Отулисса, — вздохнул Сорен. В переводе на приличный язык это означало: «Не будь такой серьезной».

— И все-таки мне бы очень не хотелось попасть к нему в клюв. Понимаешь, для меня это было бы просто оскорбительно. Кстати, ты слышал, что распределение уже началось?

— Правда?

— Да, и желудок подсказывает мне, что сегодня я найду на своей подстилке десять орешков.

Здесь нужно пояснить, что у каждого клюва был свой собственный символ, который его предводитель в ночь распределения оставлял в постели избранного совенка.

Найти перед сном десять орешков, выложенных в виде созвездия Великого Глаукса, означало избрание в клюв навигаторов Стрикс Струмы. Обычная погадка служила символом следопытов, а ягодка молочника — клюва гахуулогии. Сброшенное в период линьки перышко было древним символом искателей-спасателей. Знаком клюва всепогодников служила сушеная гусеница, столь любимая старым Эзилрибом. Если совенок находил в своей постели кусок угля и гусеницу, это означало, что он избран в угленосы, а следовательно, будет числиться в двух клювах одновременно, летая вместе с всепогодниками.

— У тебя есть какие-нибудь предчувствия, Сорен? — поинтересовалась Отулисса.

— Я бы не хотел обсуждать сигналы своего желудка, — почти искренне ответил тот.

— Почему?

— Сам не знаю. Просто мне это неприятно. Знаешь, Отулисса, я не хочу тебя обидеть, но для столь высокородной птицы ты порой ведешь себя чересчур напористо.