— Это уж точно, величественное. Да только не годиться совам — сипухи они или не сипухи — селиться в амбарах, церквях и замках. Уж поверь моему слову, малыш. Лучше всего нам жить на деревьях.

— Но ведь сам ты живешь в пещере.

— Это другое дело.

— Почему?

Бубо прищурил один глаз и внимательно посмотрел на Сорена.

— А ты любопытный, верно?

— Не знаю, — смущенно пожал крыльями Сорен. Тогда, словно желая сменить тему, Бубо неловко брякнул:

— Хочешь, расскажу тебе про стекло? — дождавшись утвердительного кивка Сорена, филин увлеченно заговорил: — Понимаешь, в церквях и в замках были так называемые окна, сделанные из стекла. Эти Другие умели даже раскрашивать стекло.

— Я читал об этом в книге!

— Да, в этом они были большие искусники. А торговка Мэгз знает, где находятся разрушенные церкви с разбитыми окнами. Сороки обожают всякие блестящие осколки, а наша Плонки тоже на них падка.

«Плонки! — ахнул про себя Сорен. — Наверное, они очень близки?»

— Плонки просто с ума сходит по разным цветным безделкам. Вот Мэгз и проносит ей целые мешки всякой всячины. Плонк утверждает, что моя кузница слишком мрачная, — Бубо обвел взглядом темную пещеру, — поэтому сама делает для меня эти стеклянные вертушки. У самой Плонк куча таких штуковин в апартаментах — так она называет свое дупло. Глупейшее название, я всегда ей это говорил!

Это было очень интересно, но Сорен не мог удержаться от вопроса:

— А вы не скучаете по дереву? Это ведь только пещерные совы любят селиться в норах и пещерах. Разве вам не тоскливо без неба?

Сорен подумал о своем дупле, где он спал с Гильфи, Сумраком и Копушей. Там был выход, по форме напоминавший совиный клюв, сквозь который всегда было видно небо. Днем отверстие сияло голубизной, а перед самым рассветом, когда совята возвращались с ночных полетов, в дупло к ним заглядывали последние звезды. Даже во сне друзья чувствовали ветер и слышали шелест длинных ветвей молочника. Сорен просто представить не мог, как можно лишиться всего этого и переселиться в пещеру.

— Я не пещерная сова, это верно. Я большой виргинийский филин, и мы совсем не привыкли к пещерной жизни. Но ты забыл, что я кузнец. Тяга к металлам у меня в желудке. — Бубо ткнул лапой в сторону полок, на которых стояла целая библиотека книг по металлам и кузнечному делу. — А мы, кузнецы, можем быть кем угодно — филинами, полярными совами или пятнистыми неясытями, но у всех нас желудки настроены на металл, на огонь кузнечного горна. Разумеется, мы тоже летаем и любим небо, но в то же время мы привязаны к земле — не так, как пещерные совы, совсем иначе. Как бы тебе объяснить… Представь, что за годы работы с металлами внутри у нас возникает сильный магнит, как у некоторых металлов, вроде железа. А у него — магнитное поле… Ты все это будешь проходить на уроках металлов, там тебе расскажут о силе магнетизма, которая притягивает мельчайшие частички вещества… Вот и у меня та же самая история. Как магнит притягивает металл, так и меня тянет к себе земля, из которой появляются на свет крупинки железа…

— Крупинки! — невольно вскрикнул Сорен, немедленно вспомнив об Академии Сант-Эголиус.

— Что это ты так всполошился? Отрыгнуть хочешь? Давай, не стесняйся. Мы, кузнецы не привыкли к церемониям.

— В Сант-Эголиусе нас заставляли крошить погадки, чтобы добывать оттуда кости и маленькие частички, которые там назвали «крупинками». Добывать крупинки имели право только сортировщики первого разряда.