Однако тот бросился в ноги рыцарю, обхватил его колени и никак не желал отпускать. Уж сэр Ланселот и отталкивал, и пинал его. Все напрасно: тот валялся в ногах у рыцаря и рыдал как ребенок, умоляя пощадить.

— Вставайте, сэр, и сразитесь, как подобает мужчине! — призывал его Ланселот.

— Нет! Не буду сражаться, — скулил мужчина. — Я взываю к вашему рыцарскому милосердию!

— Я согласен сражаться без доспехов, в одной рубашке!

— Нет… Пощады, сэр!

— Я привяжу одну руку к туловищу!

— Ни за что! Помилосердствуйте, сэр, вы же давали клятву!

Чувствуя, что едва не теряет голову от ненависти и отвращения, сэр Ланселот насилу оторвался от трусливого рыцаря и отошел в сторонку. Его колотило, как в лихорадке, и, чтобы хоть немного успокоиться, он прислонился к стволу дерева. Взгляд его упал на грязную, окровавленную голову женщины — она так и валялась на дороге, там, где упала. Ланселоту показалось, что она злобно насмехается над ним.

— Назначьте мне любое наказание, — ныл тем временем супруг-убийца. — Я на все согласен, только сохраните мне жизнь.

— Хорошо же, — молвил Ланселот с холодной яростью, — я скажу вам, что делать! Вы повесите это тело себе на спину, а отрубленную голову возьмете в руки. И в таком виде поедете в Камелот. Будете ехать днем и ночью, ни на минуту не расставаясь со своей ношей. А когда доберетесь, пойдете к королеве Гвиневере и расскажите, что натворили. И пусть она сама определит вам наказание.

— Клянусь своей душой и верой, что выполню ваше требование!

— Какая там вера! Будь проклят тот час, когда вы появились на свет. Вы сделаете это не из-за веры, а потому что иначе я разыщу вас хоть на краю света и разорву на тысячу кусочков. А теперь поднимайте тело. Нет, не кладите его на лошадь, повесьте себе на спину.

Он наблюдал, как мужчина тяжело поскакал прочь с трупом за спиной, который обнимал его за шею мертвыми руками. А Ланселот, глядя ему вслед, тяжело дышал открытым ртом в попытке избавиться от омерзительного чувства тошноты, пришедшего на смену гневу и ярости. Он так и просидел под деревом до самого вечера — слишком слабый, чтобы продолжать путь, и слишком больной, чтобы поискать себе более удобное место для отдыха.

По земле расхаживало множество птиц, привыкших к вечернему образу жизни. Они ворошили палые листья, отыскивая под ними всяких жучков и червячков, ссорились из-за них, перекликались пронзительными голосами. На неподвижно сидевшего рыцаря они не обращали ни малейшего внимания. Лишь один самец с ярким хохолком на голове (судя по всему, вожак стаи) решительно просеменил к закованной в стальные латы ноге Ланселота и стал клевать ее, то и дело вскидывая голову и бросая на человека вызывающие взгляды. Казалось, он демонстрирует собственную независимость и воинственность. Ланселот невольно улыбнулся, ибо вспомнил, что и сам порой вел себя подобным образом и, наверное, по аналогичным причинам.

И поскольку дерзкий вызов самца остался без ответа, мелкая живность осмелела и начала потихоньку выползать из своих дневных убежищ. Следует отметить, что малые размеры лесных тварей вовсе не предполагали врожденной кротости и смирения — всего лишь разумную осторожность. А так каждая особь вела нескончаемую войну с представителями своего и чужих видов. Что ни день, приходилось решать многочисленные вопросы, касавшиеся звериной собственности, а также проблемы поиска и сохранения неожиданных подарков судьбы. Не менее важно было улаживать разнообразные инциденты, связанные с нарушением природной иерархии: здесь все имело значение — размеры, возраст, сила.