Я открыл глаза, хотел закричать и не смог мое лицо горело огнем, а от боли темнело перед глазами и из-под век сочились слезы – их разъедало от трупного смрада. Когда понял где нахожусь из горла вырвалось мычание, на большее я был не способен и не буду способен еще долгое время.

Я попробовал выбраться, продолжая стонать, как животное, всхлипывать выбираясь по холодным телам из ямы наружу, где стаями слетелись коршуны на страшное пиршество, терзая тысячи мертвецов, рассыпанных по долине. Я старался не смотреть вниз, но ощущал под ладонями руки и ноги, лица, погружался пальцами в развороченные грудные клетки и вспоротые животы, натыкаясь на мертвые взгляды в которых застыл упрек тому что я жив, а они все мертвы и похоронить некому и души их неприкаянными вечно будут. Когда выбрался из ямы - я уже стал другим, после такого больше не умеют жить по-прежнему, после такого не спят по ночам и никогда искренне не смеются. Я вернусь сюда позже…вернусь чтобы найти тела матери с сестрой и похоронить в земле, как подобает, да простят меня все остальные.

 Я не шел, а полз, умирая от жажды и голода, полз к лесу, где меня не должны были найти и где, как я помнил, протекал ручей. Я еще не знал, что с моим лицом, но я подозревал, что оно уже вряд ли похоже на прежнее. Боль настойчиво пульсировала в каждой поре, кожа занемела, но стоило мне даже просто поморщиться, как тысячи лезвий впивались мне в скулы и щеки, а я даже не мог закричать, только мычал и падал на землю, стараясь отдышаться и переждать пока боль утихнет… Я так же чувствовал, как в боку ноет еще одна рана от кинжала лассарских тварей, которые подрезали меня у ворот, и я весь горю и дрожу, как в лихорадке, возможно уже пошло заражение. Мне бы воды…хоть глоток, хоть каплю.

К лесу я дополз уже ближе к рассвету…добрался до источника и взвыл от отчаяния, когда понял, что пить не смогу, потому что каждая попытка пошевелить губами выбивала меня из сознания на несколько минут…когда я наконец-то склонился к ручью и увидел собственное отражение, то снова громко замычал, отпрянув в ужасе…а потом бил по воде кулаками, чувствуя, как расходятся раны на щеках в кровавой жуткой улыбке, пока не упал обессиленный и измучанный жаждой так бесполезно близко к живительной влаге. Я смотрел на зеркальную поверхность…видел в ней себя, как и отражение зверя с горящими зелеными глазами и волчьей пастью…Он стоял за моей спиной, ощетинившись и оскалившись. Вряд ли я смогу от него убежать, если только он не испугается меня сам...

____________________

Совершенно голый, босиком по снегу, он шел на запах. На её запах. Как всегда. Как год назад, пять лет и десять, потому что не забывал не на секунду. Он мог узнать его через вечность, он бы различил его в горстке пепла, он бы учуял его через смрад и самые изысканные ароматы – потому что так могла пахнуть только она. Только её запах заставлял его звереть от ненависти, жажды крови и одержимости ею, настолько, что у него дрожали руки и трепетали ноздри. Ему было наплевать сколько их там – он раздерет их на части потом, как куропаток, разгрызет их кости и сожрет жесткое мясо. Оно не будет мягким и сочным…скорее похожим на медвежатину. Тухлую и вонючую. Баорды никогда не нравились ему на вкус – он их убивал, но никогда не ел. Брезговал. Гайлары – не падальщики. Остановился и посмотрел на небо – луна вышла из-за туч и отразилась в его черных глазах без зрачков. Под кожей зашевелился муравейник, сухожилия перекатывались и трещали хрящи, а вдоль позвоночника прошла дрожью волна тех самых изменений, которые он сам призвал, продолжая смотреть на круглый диск в небе и чувствуя, как приходит боль, приветствуя и отдаваясь на её милость. Он привык к ней, они давно стали одним целым.