Главы торговых предприятий обитали фактически в той же социальной плоскости, что и законодатели. Успех коммерсантов измерялся и вознаграждался соответственно прибыли, приносимой ими хозяевам из знати. Коммерсанты тоже могли купить у императора титулы.

Эти немногие — знать, политики и дельцы — образовывали де-факто монархию, которая в основном предназначалась для обеспечения максимальной продуктивности занятых в производстве, минимума беспорядка среди безработных и строгого соблюдения разнообразных законов, неизменно благоволивших высшему классу, что правил получившими избирательные права «полноправными» гражданами, рассеянными по всей Галактике.

С завершением войны в ветеранах увидели реальную угрозу закрепившейся монархии, поскольку миллионы солдат-победителей и астронавтов вернулись к гражданской жизни, уже успели привыкнуть к независимости. Дальновидная коалиция из консервативных политиков, богатой знати и фанатиков самых доктринерских религиозных сект разглядели эту угрозу еще до заключения перемирия. Тотчас же они принялись за выработку законов, призванных надежно контролировать возвращавшихся к мирной жизни мужчин и женщин, причем делали это весьма успешно.

Как и следовало ожидать, триумф законодателей создал для людей вроде Гордона Кэнби, коренного имперца и почетного выпускника Академии военного флота в Аннаполисе, безрадостную перспективу. Спустя семь лет после демобилизации Кэнби по-прежнему был в отличной физической форме, хотя теперь это никому не требовалось. Среднего роста, коренастый, он держался так, словно все еще служил в армии.

В тот осенний день Кэнби надел поверх толстого шерстяного свитера старую летную куртку. Кэнби носил неопределенного вида серые брюки и оставшиеся с войны ботинки, сверкавшие так, будто он собрался на парад. Несмотря на то что с Верхней бухты дул холодный сырой ветер, Кэнби шел без шляпы. Его голову покрывали лишь соединившиеся на затылке островки волнистых седеющих волос над ушами. Кэнби обладал выпуклым лбом, глубоко посаженными голубыми глазами, часто искрившимися смехом, носом-пуговкой и, как правило, растянутыми в усмешке губами. Впрочем, порой, когда, так же как и в тот день. Гордон Кэнби отправлялся на опасное дело, его губы оказывались крепко сжатыми.

Яркую надежду на будущее Кэнби связывал с Немилом Квинном, товарищем по Флоту, огромное фамильное наследство которого позволило финансировать собственную предвыборную кампанию, независимую от знати. Квинн занимал пост канцлера казначейства, однако распространил по «неофициальным» каналам информацию о том, что станет кандидатом на следующих выборах премьер-министра, поддерживая движение центристских реформ. Поскольку он являлся единственным членом политического класса, который мог (пусть осторожно) высказываться против неумеренности знати и ее лакеев, то стал среди лордов более чем непопулярным. Для большинства же ветеранов это придало его возможной кандидатуре еще больше привлекательности.

Кэнби пробежался глазами по неряшливому ряду безликих шестиэтажных многоквартирных домов: замызганные окна, казалось, отражали безнадежность живших за ними полуобразованных «полноправных граждан». Правительство бесцеремонно вышвырнуло вон большую часть бывших солдат, в услугах которых уже не нуждалось. Многие из обитателей этих домов когда-то входили в Девятнадцатый Звездный Легион Кэнби и продолжали служить в новой и совершенно нелегальной организации, созданной им, чтобы расстроить проводимую новым правительством кампанию подчинения. Многие годы члены организации именовали себя «Легионом Кэнби», хотя он горячо возражал против этого.

В двадцати милях от домов из отдаленного космического порта Айдлвайлд взмыл вверх величественный лайнер. Кэнби с завистью смотрел, как корабль совершил замысловатый вираж и с грохотом вошел в облака, направляясь к звездам. Кэнби был отличным пилотом и не только красиво летал, но и разбирался в физике настоящего гиперполета так, словно родился в рубке.