— А кто тебе сказал, что я слушаю Даррена? Да он доволен всем дальше некуда.

— В чем же тогда дело?

— Максу нравится, как сейчас тут все идет. Макс — человек соображающий, Джерри. Ему кажется, что ты зря вмешиваешься. И еще ему кажется, что ты как присосешься к бутылке, так и не отстанешь от нее, пока не перестанешь соображать, что делаешь. Теперь послушай, как будет дальше. Ты перестанешь лезть в управление отелем и будешь появляться на сцене, когда у Макса возникнут особые проблемы. Но когда они возникнут, ты уж будь как стеклышко, парень. И не иначе. А уладишь дело — все, слезай с горшка, оставь дела Даррену до другого раза, когда получишь сигнал от меня или Макса.

Баклер уставился на него, кипя от гнева:

— Я управляю этим отелем, Эл. И если я вижу, что надо поправить этого молокососа, то я...

Эл, сделав два огромных шага, приблизился к Баклеру вплотную и, с улыбкой прихватив его дряблую щеку, легонько, но болезненно встряхнул голову.

— Эх, парень, парень... Ну, говори, что ты там хочешь доказать мне?

— Я только...

— Ты здесь как дома, Джерри. Ты пьяница, но мы тебя очень любим. Не хотелось бы, чтобы ты выступал сейчас передо мной, Джерри. Не хотелось бы просить Гарри с Бобби свозить тебя в пустыню и слегка подломать. Им было бы неприятно заниматься этим, а мне — заставлять их, поверь. Но все равно это лучше, чем передавать дело Максу, а у него есть пара охранников, не чета Гарри и Бобби. Поэтому изобрази улыбку, Джерри, и скажи, что выполнишь все на тысячу процентов.

Баклер выдавил из себя страдальческую улыбку:

— Конечно, Эл, конечно. Я тебя понял. — Он издал звук, отдаленно напоминающий смех. — Я не буду влезать в работу, раз мы все уже подготовили для этого Хью Даррена. Я... так будет лучше, Эл.

— А теперь иди полакай из своего стаканища. — С этими словами Эл поощрительно похлопал Баклера по плечу, и тот, втянув голову, заспешил к дверям.

Там он обернулся и хмуро спросил:

— А стол и табличку на дверях можно оставить? И говорить, что я управляющий?

— Ты и есть управляющий, Джерри! Хочешь табличку побольше? Хочешь из золота? Хочешь пошикарнее стол? Только скажи.

— Нет. Все... Как это?.. Все нормально, Эл. Все нормально.

Выйдя из спальни, Эл увидел, что появился Арти Джилл, а с ним две девицы с головами, как репьи, и футболист из «Рэмса». К семи вечера в большой гостиной собралось человек двадцать. Один из трех «владельцев» появился неожиданно.

Еще во времена, когда отель только строился, специалисты-социологи решили, что привлекательность отеля для широкой публики возрастет, если заставить ее поверить, что в число основных совладельцев «Камеруна» входят три ее идола. Этих идолов тщательно отобрали и дали им по полпроцента акций.

Один был мужчиной средних лет, претендовал на сходство с героями вестернов, носил корсет, был гомосексуалистом и прятал шепелявость в нарочито растянутом произношении слов; на лице нес печать неизменного благородного смирения. Вторым таким совладельцем была женщина — неоднократно замужняя, глупая, ленивая, взбалмошная фотогеничная блондинка, единственное достоинство которой состояло в умении глубоко вздохнуть, когда подскажут. Нельзя было сказать, что она хорошо сохранилась, но постоянные косметические операции с головы до ног плюс высококлассные кино— и фотооператоры и мастера по свету поддерживали ее в роли богини не одного поколения прыщавых подростков. Третьим совладельцем — это он явился нежданно-негаданно — был прославленный джазист, который вот уже многие годы и ноты не выдул из инструмента. Дурные наклонности и злоупотребления низвели его почти до мира полусвета, где он вполне обходился словарным запасом в восемьдесят слов; его тщательно направляли и демонстрировали публике нервные люди из ближайшего окружения, делавшие неплохой бизнес на его старых записях.