Викки было известно, что мир полон жен, дающих своим мужьям значительно меньше.

Будь Викки одарена большим воображением, большей чувствительностью, ее прошлое оставило бы в ее душе и на ее внешности настолько заметный след, что его невозможно было бы скрыть никаким притворством. Но она была до мозга костей реалисткой, причем редкой разновидности. В тайниках ее памяти скопилось много грязного мусора из черных дел, извращенных поступков и ужасных обязательств. Равнодушный окружающий мир делал с ней, что хотел. И когда дело подошло к замужеству, Викки прошлась по этим тайникам по-хозяйски споро, с веником, совком и чистящим порошком, собрала всю грязь в мусорный ящик, который выволокла на обочину дороги, чтобы рабочие увезли его. Потом сполоснула руки и с чувством выполненного долга вступила в брак.

Таким образом, Тэмпл Шэннард, навсегда отгороженный от правды, от которой у него подогнулись бы колени, обрел молодую, симпатичную, преданную жену, лишенную каких-либо отпечатков чужих пальцев. У Викки был поразительно ровный характер. Она обладала изобретательностью котенка, здоровьем доярки, старалась выглядеть и действовать так, чтобы муж получал от нее максимум удовольствия. Викки избавилась от печати, наложенной на нее средой, где она выросла, переняв манеры и внешность того высокого окружения, в котором ей довелось вращаться впоследствии.

За время медового месяца Викки сделала из Тэмпла нового человека. К нему вернулась молодость, которая, казалось, ушла было навсегда. Он снова стал тем давним юношей, который, сидя у руля, во весь рот улыбается своей юной подруге. Тот юноша в майские лунные ночи, поставив яхту на якорь в заливе тропического острова, засыпал в крошечной каюте в сладких объятиях молодой жены, и его седеющая голова покоилась на ее прекрасной груди...

Они хорошо прожили шесть лет, и теперь, стоя в вестибюле «Камеруна», Викки почувствовала, как в ней зашевелился страх, как будто какое-то маленькое шершавое существо не может успокоиться в кармане рядом с сердцем. До замужества она никогда не ощущала такого рода страха. То были времена напряженного составления ближайших планов и тщательного взвешивания вариантов, но Викки никогда не сомневалась в том, что все будет как надо. Но за последние шесть месяцев она лишилась уверенности в себе, и ей не нравилось это состояние. Впервые это повлияло на те негласные обязательства, которые она приняла на себя перед замужеством. Нет, дело тут было не в сценах и ссорах. Слегка изменился общий спектр их брака. Как будто она каждый день писала яркую, радостную картину любви — и вдруг все краски поблекли, перестали быть чистыми и отчетливыми, запасы тоже истощились, и негде взять новые.

Последнее время Викки стало казаться, что они с Тэмплом говорят друг другу заученные слова роли в пустом театре...

Подошел служащий с тележкой, а с ним Тэмпл, в бледно-голубой куртке, белой рубашке и с неизменной серой шелковой бабочкой. Двигался он, как всегда, стремительно и энергично. Тэмпл улыбнулся ей, и на его загорелом мужественном лице моряка заиграли морщинки, особенно у глаз. Коротко стриженные волосы Тэмпла стали скорее белыми, а не серыми, как прежде, у левого глаза появился нервный тик, который обнаруживал себя в стрессовых ситуациях и сам по себе очень раздражал его.

— Все готово, дорогая, — сказал он, — пойдем. Еще раз, сынок: какой у нас номер?

— Восемьсот третий, сэр. Прошу вас за мной.

— А где Хью, дорогой?

— Его ищут, чтобы сказать, что мы приехали, Вик. Он же все-таки не в регистрации сидит.

— Да, конечно.

Поддерживая ее под локоть — это Викки нравилось, — он ввел ее в лифт.