— Ты же считаешь, что я не умею готовить кофе? — удивилась Верка.

— Делай, как можешь, — обреченно ответил я и пошел в ванную.

В ванной я вновь обнаружил в зеркале помятую и небритую физиономию сорокалетнего мужика с явными признаками деградации. Ничего. Хоть что-то в этой жизни остается стабильным. Я намылил щеки Вовкиным гелем для бритья и стал медитировать, декламируя:

— Я самый красивый. Я самый талантливый. Я все могу. У меня все получается!. Женщины от меня без ума. Я пишу гениальные книги. Успех меня не покидает. Я самый…

Верка постучала и заглянула в дверь:

— Что случилось?

— Ничего, — невозмутимо ответил я, — где моя зубная щетка и бритва?

— В шкафчике, вверху слева, — ответила Веерка. — Ты чего стонешь?

— Тебе показалось, — сказал я и повторил еще раз, глядя на вопросительное Веркино лицо. — Тебе показалось!

— Ну-ну, — ответила, скрываясь за дверью Верка. — Глазом об дверную ручку. Кажется, галлюцинации становятся для меня нормой.

Что-то должно было произойти. Назревающее событие стояло в воздухе, предчувствие клубилось под потолком, но пока не открывалось. Я чувствовал это всем: и больной головой, и побаливающим еще синяком, и почему-то слегка дрожащими руками. В комнате прозвенел звонок. Это?

— Кто это? — заорал я, вынырнув наполовину из ванной. — Верка, кто это?

— Это был Пашка, — сказала Верка из-за двери, проходя на кухню. — Едет в Питер. Сейчас проезжает поворот на Новгород. Желает тебе скорейшего выздоровления.

— Спасибо, — сказал я упругой водяной струе, бьющей меня из крана по подъему правой ноги. Нет. Не это.

— Ты будешь пить кофе или нет? — закричала Верка из кухни.

Я кое-как смыл с себя пену, завернулся в Вовкино бескрайнее полотенце и проник в Веркино царство. На столе дымились две чашечки кофе.

— Что это тебя так понесло? Последнее мальчишество? — спросила меня Верка.

— Далеко не последнее, — протянул я. — Вера, ты считаешь, что это кофе?

— Я считаю, — сказала Верка, садясь напротив меня и подпирая подбородок маленькой волшебной рукой, — что тебе нужно завести ребенка.

— Может быть, сначала завести женщину? — осторожно спросил я.

— Женщину нельзя «завести», — объяснила мне Верка, — она или есть, или нет.

— А откуда же возьмется ребенок? — не понял я.

— Подбери другой глагол относительно женщины, горе-писатель, — посоветовала Верка.

— Горе-писатель описывает горе, — сказал я. — Счастье-писатель — описывает счастье. Зло-писатель описывает зло. Писатель-повар пишет кулинарные книги. Вера, дай чего-нибудь поесть?

— Изменяешь своим принципам? — засуетилась Верка. — Ты же ничего не ешь с утра?

— Оказывается, ем, — ответил я, начиная расправляться с неестественно толстым импортным окорочком.

— Ты ничего не забыл? — спросила Верка, ставя на стол бутылку водки и наливая в два стаканчика по капле. — Сегодня тот день.

Я посмотрел на грустное Веркино лицо, на эти два стакана и не смог вспомнить.

— Какой день? — спросил я у Верки.

— А я-то думала, что в этом году ты начал его заранее отмечать, — сказала Верка, поигрывая стаканчиком в руке и заставляя водку переливаться изнутри с одной его грани на другую.