Анализы были перепроверены трижды, дополнительный запас крови и плазмы доставлен в операционную, инструменты разложены с хирургической точностью.

Я стоял у большого окна предоперационной и наблюдал, как медсестры заканчивают готовить Кулагина к транспортировке.

— Нервничаешь, двуногий? — Фырк уселся на подоконнике рядом и с любопытством смотрел на ту же сцену. — А ведь ты сам во все это ввязался. Мог бы спокойно отправить его во Владимир, пусть бы там с ним и мучились.

— Во Владимире его бы залечили таблетками до смерти, — мысленно ответил я, не отрывая взгляда от пациента.

— О, какой благородный! — фыркнул мой фамильяр. — Спаситель человечества! А что, если ты ошибаешься? Если мы не найдем эту твою вторую опухоль? Если она вообще где-нибудь в пятке у него сидит?

Я не ответил. Риск, который мы на себя брали, был огромным. И я осознавал его в полной мере.

В операционной царила напряженная, густая тишина. Кулагин уже лежал на столе. Артем Воронов, предельно сосредоточеный, склонился над аппаратурой, в последний раз проверяя все показатели. Он понимал — сегодня от его работы зависело, сможет ли пациент пережить наши эксперименты.

Шаповалов стоял у инструментального столика и методично, почти агрессивно, перепроверял каждый зажим, каждый скальпель. В его движениях, обычно отточенных и уверенных, сегодня проскальзывала едва заметная скованность.

Можно понять. Он опытный хирург, сегодня шел в бой вслепую, и это его явно бесило.

— Все готовы? — спросил он, обводя тяжелым взглядом всю операционную бригаду.

Медсестры молча кивнули. Я поднял руку, в которой держал длинный, похожий на дирижерскую палочку, интраоперационный УЗИ-датчик в стерильном чехле. Мое официальное оружие.

Прежде чем начать, я наклонился к Кулагину, который уже был в полудреме от премедикации.

— Михаил Вячеславович, — тихо сказал я, чтобы слышал только он. — Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Просто поспите.

Он не ответил, сил у него уже не было, но я увидел, как он едва заметно кивнул.

— Начинаем, — скомандовал Артем. — Ввожу препарат.

Игла мягко вошла в вену, усиленная Искрой. Через несколько секунд глаза Кулагина закрылись, его тело расслабилось.

— Пациент готов, — доложил анестезиолог.

Шаповалов взял скальпель. Но прежде чем сделать первый разрез, он посмотрел прямо на меня.

— Ну, штурман, — произнес он тихо, с едва уловимой угрозой в голосе, так, чтобы слышали только мы вдвоем. — Куда плывем? Если сейчас снова хлынет, как в прошлый раз, я тебе лично ноги вырву.

— Начнем с головки поджелудочной, — ответил я так же спокойно. — С того самого места, где была язва. Гастринома, которая ее вызвала, скорее всего, прячется именно там.

Шаповалов кивнул и сделал разрез точно по предыдущему рубцу. Слой за слоем он уверенно входил в брюшную полость, работая с ювелирной точностью. Наконец, разрез был расширен, и передо мной, в свете операционных ламп, открылся вид на внутренние органы.

— Так, посмотрим, что у нас тут за зверинец, — пробормотал Шаповалов, осторожно раздвигая влажные, розовые петли кишечника ретрактором.

Я взял в руки длинный стерильный УЗИ-датчик и приблизился к операционному полю. Но прежде чем включить аппарат, я положил свою свободную левую руку на край раны, якобы для опоры и лучшей фиксации. На самом же деле — это был жест для моего невидимого помощника.

— Ну, Фырк. Ныряй. Ищи, — мысленно скомандовал я.

— Уже там, шеф! — тут же отозвался он, и знакомая фигура исчезла с моего плеча.

Для вида я приложил датчик к тканям и начал медленно водить им, изображая поиск и вглядываясь в мутные, нечеткие тени на экране монитора.