— Я составил выборку из вариантов, которые могли бы представить интерес для вас, — Алексей Иванович извлёк из внутреннего кармана записную книжку. — Давайте, я вам продиктую, а потом мы с вами их обсудим.

— А может, вы мне сами всё напишите? — спросила Максименко.

В планы Шумилова никак не входило оставлять в доме этой женщины образец своего почерка. Не потому вовсе, что он опасался какой-то провокации или подлога, а просто в силу той рефлекторной осторожности, что с некоторых пор сделалась его второю натурой.

— Уж извините меня, Александра Егоровна, — как можно мягче ответил Шумилов. — Но сие никак не возможно. Во время переговоров каждая из сторон свои деловые записи ведёт сама.

— В самом деле? Ну, давайте я запишу, — согласилась Максименко. Опустив кота на пол, она извлекла из письменного стола лист бумаги и приготовилась писать. — Начинайте с самого крупного поместья.

Под диктовку Шумилова она принялась покрывать лист крупными нечитаемыми каракулями, высовывая при этом язык и старательно сопя. Эпистолярные потуги купчихи-миллионщицы повергли Шумилова в состояние, близкое к шоку; он не мог поверить своим глазам. «Господи, да тут не то, что женской гимназии, тут и двух классов образования нет, — потрясённо подумал Алексей Иванович. — И она ещё что-то там лепетала о германских университетах и чтении Сенеки по-латыни!»

В течение четверти часа Александра Егоровна усеяла лист буквами-уродцами и многочисленными кляксами. Видимо, устав писать, она спрятала язык, закрыла рот и махнула рукой.

— Ну, пожалуй, шести этих вариантов хватит. Дальше, я вижу, уже мелочь идёт.

Развлекаясь, она принялась пририсовывать кляксам ножки, усики и крылья, отчего лист оказался вскоре усеян отвратительного вида тараканами, клещами и божьими коровками. Занятие это необыкновенно позабавило купчиху, и она с искренним удовольствием марала листок дальше. Шумилов старался не выказать своего чрезвычайного удивления увиденным, но в глубине души был сражён зрелищем взрослой женщины, развлекающейся, точно шестилетний ребёнок. В конце концов, Александра Егоровна с видимой неохотой отложила изрисованный насекомыми листок и позвала кота:

— Ну-ка, Пират, иди ко мне, иди к мамочке, шельмец.

Шумилов принялся рассказывать Александре Егоровне о достоинствах и недостатках тех шести поместий, что она выписала на лист, но быстро смолк, так как понял, что женщина его не слушает. Максименко рассеянно и невпопад кивала: «Ага… угу… Да-да», но было видно, что мысли её где-то далеко. Тогда Шумилов наколол широкой фруктовой вилкой ломтик ананаса и принялся его жевать. Александра Егоровна немедля оживилась и подалась всем телом к столу.

— А мне дайте винограда. Сама же не могу — видите, руки заняты, ~ со смехом произнесла она, указывая на кота.

Предполагалось, очевидно, что Шумилов должен накормить её виноградом с руки. Он несколько смутился такой смелой просьбе, но виду не подал. «Барышня явно берёт быка за рога, — подумал Алексей. — Но уж как-то совсем брутально она меня соблазняет, фантазии ни на грош». Однако отказаться было неловко. Шумилов взял ветвь винограда за хвостик, намереваясь поднести её ко рту Максименко, как неожиданно из-за полуоткрытой двери кабинета донёсся молодой звонкий голос с мягким немецким акцентом:

— Ксаня, этого Петра взашей надо гнать! Представляешь, он опять…

А через долю секунды на пороге показался и сам обладатель чудного голоса и немецкого акцента — Аристарх Резнельд. Был он в красной атласной рубахе-косоворотке с распахнутым воротом, без головного убора, в коротких сафьяновых сапожках с мягкими голенищами, — одним словом, вырядился казачком, каковым никогда не был.