Шумилов задумался на какое-то время и хотел добавить что-то к сказанному, но остановил самого себя.

— Да, пожалуй, что так. Начинать надо с нотариуса. Следует получить выписку из реестра и ознакомиться с содержанием акта дарения, узнать список свидетелей, возможно, поговорить с ними. Ничего, ничего, Антонин, не всё так плохо. На всякого мудреца довольно простоты!

— Хорошо, я займусь поиском нотариуса, — решил Антонин.

Гуляя, они сделали большой круг по парку и вернулись к исходной точке. В воротах сада они сердечно простились, преисполненные тёплого товарищеского чувства друг к другу.

— Так, как вы сказали, зовут гадалку? — уточнил напоследок Шумилов.

— Гунашиха, живет в Замостье.

— Я, пожалуй, наведаюсь к ней, — решил Шумилов. — Загляну в её ясные очи. Мне всегда были интересны бабушки-вещуньи, хорошо осведомлённые о преступлениях. А уж ежели они на этом хорошо зарабатывают, моё любопытство становится прямо-таки жгучим.

7

На следующее утро Шумилов вместо купания отправился в ближайшую мелочную лавку, где разжился банкой густого бриллиантина для волос, прекрасным поясом с кистями и шёлковой рубахой с косым воротом на восьми пуговицах. После завтрака Алексей Иванович уединился в своей комнате, где добрый час потратил на перемену своего облика. Прежде всего, вооружившись бритвой, он превратил свою двухдневную щетину в некое подобие вычурных бакенбард а-1а Александр Пушкин; на верхней губе он оставил узкую полоску усиков-мерзавчиков, весьма любимых купеческой молодёжью. Сначала Алексеи предполагал изготовить накладные усы; их сравнительно несложно было сделать из колбасной кожуры и собственных волос при помощи столярного клея, но после некоторого размышления, он отказался от своего намерения. Ростовская жара заставляла Шумилова сильно потеть, и пот неизбежно смыл бы накладку. Поэтому Алексею Ивановичу пришлось изобразить некое подобие усиков из отросшей щетины, и получились они, в общем, не очень-то убедительными. Чтобы придать растительности на лице больше достоверности, Алексей очинил в мелкую пыль карандашный грифель и смешал его с печной сажей, получившуюся чёрную пудру нанёс на бакенбарды и усики. Щетина сразу почернела, увеличилась в объёме; посмотрев на себя в зеркало, Шумилов счёл полученный результат вполне реалистичным.

Зачерпнув бриллиантин рукой, он нанёс его на волосы. Уже добрые двадцать лет он оставался верен однажды выработанной короткой причёске: подрубленные виски, волосы зачёсаны назад, лоб и уши открыты. Теперь пришло время изменить стереотипу: Шумилов сначала зачесал волосы вперёд, на лоб, а потом на пробор. И моментально сделался похож то ли на купчика, то ли на приказчика. В дешёвом бриллиантине было слишком много масла, и волосы блестели так, что можно было пускать солнечных зайчиков. Кроме того, шибала в нос какая-то травяная отдушка, немногим ароматнее дегтярного мыла.

Расчёсанные на пробор волосы придали лицу умилительно-простодушное выражение. Шумилов погримасничал немного перед зеркалом, затем не без внутреннего удовлетворения пробормотал: «Дурачина ты, братец. Был один дурак у мамы, деревянной ждал пижамы, что ж поделать? Я такой… В дядю вышел весь дурной… Хорош, однако». На выбранный типаж работала и рубашка, надетая Шумиловым навыпуск и перетянутая пояском с кистями.