Снизу загрохотал, забился стук в дверь, взлетели разом крики: «Матюхин, открой дверь!», яростный лай Юнгара, треск выстрела.

Еще раз глубже вздохнул. И прыгнул.

Приземлился сразу на четвереньки, разбил колени, но боли не ощутил – как под наркозом. Осторожно поднял голову и заглянул в окно. Спиной ко мне стоял верзила в разорванной синей майке, в руках ружье.

Рядом валялся фанерный ящик из‑под болгарских помидоров. Я взял его в руки, примерил перед лицом, как хоккейную маску – может от стекол защитит…

Приподнялся над подоконником, чтобы в прыжке выбить стекло.

Но тут Матюхин обернулся, увидел меня и выстрелил…

– …Товарищи дежурные! Прошу не отходить от телефонов!.. У кого нашелся черный портфель с документами на имя Алфимова?…

Распоряжение по циркуляру

37

Анатолий Скуратов

Я стоял за каменным простенком рядом с изрешеченной пулями дверью, думал, что там Тихонов балансирует над бездной, на узеньком краешке балкона, и прислушивался не к тому, что происходит в квартире, – я слушал тяжелые удара страха в сердце.

Можно что угодно изобразить, можно многое сказать, но себя‑то не обманешь! В сердце был страх. В эти гулкие минуты пустоты и душевной потрясенности пришла мысль, что, если Тихонова сейчас застрелят, а мне надо будет завтра – собственно, уже сегодня – собрать бумажки и уйти в новую жизнь, где нет стрельбы, пьяных бандитов, ужаса ожидания пули, – тогда получится, что я заплатил за это жизнью своего друга.

Мне надо будет проклясть себя. У меня спринтерское дыхание, я наверняка не храбрец.

Но я же честный человек!

Я зря занялся этим делом – оно не по мне. Только сейчас отступать нельзя.

За все долги в жизни надо платить. Я много лет выдавал себя за другого. Я не следователь, не капитан милиции.

Я курортный водолаз. На курортах фотографы предлагают желающим сфотографироваться: декорация дна морского, по которому ходит водолаз. Надо зайти за холст и засунуть лицо в дырку в водолазном шлеме. Я водолаз. Из окошка скафандра смотрит сейчас на мир лицо перепуганного насмерть человека. Посмотрите все на фотографию насмерть перепуганного водолаза!

Участковый подмигнул мне и стал ногой с силой колотить по низку двери. И все снова заорали:

– Ма‑а‑атю‑юхи‑и‑и‑н… от‑кры‑ы‑ва‑а‑й!..

Зашелся басовитым лаем Юнгар. И снова грохнул выстрел, и полетели щепки…

И когда страх подкатил к горлу, как рвота, все вдруг стихло на секунду. В глубине квартиры глухо, эхом бахнул еще выстрел, я понял, что он стреляет в Тихонова, и, больше ни о чем не думая, отбежал к противоположной стене, рванулся сверх всех сил и ударил в дверь, плечом, рукой, грудью – и вместе с рухнувшими досками ввалилися в квартиру…

В своей деятельности оперативный дежурный руководствуется законами СССР.

Из инструкции

38

Станислав Тихонов

Я видел короткий язычок пламени, брызнувший с конца ствола в синем клубе дыма, и одновременно со звоном и лязгом раскололись перед моим лицом оба стекла оконной рамы. И, еще не веря, понял – жив! Он промахнулся!

Прыжком метнулся в комнату, ему навстречу, и не мыслью, а чувством, звериным инстинктом понял, что мне не добежать: он забьет в ружье патрон, поднимет ствол и успеет выстрелить в упор.

В этой бессознательной ясности расчета я схватил по дороге стул и метнул его вперед. А Матюхин успел пригнуться. Вот это мой конец.

Но внезапно со страшным треском вывалилась дверь, и вместе с ее обломками в комнату влетел Скуратов.