— Здесь кого-то пытают.

Алан встрепенулся — стало быть, уже что-то знал.

— Это не совсем так, — поспешил заметить он.

— Пытают! — переспросил Джеми.

Ник пожал плечами.

— Судя по звуку.

— Алан, — начала Мэй скорее командным, чем просительным тоном. — Где мы?

Алан потерянно опустил глаза, словно крепясь перед ударом судьбы, таким же неумолимым и неизбежным, как надвигающаяся буря.

— В Доме Мезенция, — ответил он.

— Точно, так написано над дверью, — согласился Ник. — Кто такой Мезенций?

Алан с трудом подбирал слова.

— Был такой этрусский царь, — медленно произнес он. — Прославился тем, что связывал живых людей лицом к лицу с трупами и оставлял умирать.

— Гостеприимно, нечего сказать. — Оценил Ник. — Ты вроде бы говорил, это дом Меррис Кромвель.

— Меррис его содержит, — глухо ответил Алан. — Это ее заведение, ее миссия.

— Стало быть, она не очень-то с ней справляется! — воскликнул Джеми. — Раз кого-то здесь мучают!

— Тот человек сам согласился.

Глаза Алана смотрели все печальнее и тусклее с каждым вытянутым из него словом. Нику вдруг захотелось прекратить все расспросы, глядя на мучения брата. Он всегда полагался на то, что Алан знает, как будет лучше, и в свое время во все его посвятит. Тут Нику вспомнилась спрятанная фотография и уловка с отпущенным колдуном. Бывало и такое, в чем Алан никогда ему не признавался. Что же он скрывает сейчас?

Ник молчал: пусть Мэй и Джеми его теребят.

— Ты знаешь, кто там кричит?

— Зачем кому-то на такое соглашаться?

Наконец Мэй потребовала показать ей, что происходит.

— Не могу. — Алан почти посерел. — Вам лучше этого не видеть. Клянусь: это для вашего же спокойствия.

У Ника опять тревожно засосало под ложечкой. Он еще мог заткнуть рты им обоим. Промедлил секунду — и Мэй успела опомниться.

— Я сама решу, что для меня лучше. Мне нужно на это посмотреть.

Алан тяжело спускался по лестнице, словно на плечах у него лежал огромный груз, с которым предстояло еще много пройти. Мэй твердо шагала рядом, Джеми волочился в хвосте, а Ник утверждался в неприязни к дому.

Лестница в нем была широкой, беломраморной, точно из слезливого фильма, какие любил смотреть Алан. Казалось, по ней впору ходить дамам в бальных платьях и кринолинах. Только вместо танцевального зала она вела в такой же, как наверху, коридор со строгими белыми стенами и темным паркетом. Ник все ломал голову над тем, почему это место его раздражало, и вдруг понял. Все северное крыло — кровати с балдахинами, вычурный потолок, лестница — служило только прикрытием, личиной, как те узорчатые ворота.

Это был не дом, а клиника.

Крики становились ближе. После секундного размышления Ник сделал вывод, что кричит только один человек — женщина, причем молодая.

По мере удаления от лестницы начали встречаться выходы в боковые коридоры, такие же строгие и безликие: ни картинки на стене, ни старой скрипучей батареи. Ник поражался, как он раньше не заметил этой больничной стерильности. Они миновали несколько простых деревянных дверей, но Алан продолжал идти вперед, а их маленький отряд тянулся следом. Теперь крики слышали все.

Когда они в очередной раз свернули за угол в каком-то извилистом переходе, у звука вдруг обнаружился четкий источник: впереди, слева по коридору, находилась большая металлическая дверь, из-за которой он доносился. Дальше коридор никуда не сворачивал, а тянулся прямо, уходя в темноту.