Мы поднялись на второй этаж, в мою студию. Я дал ей послушать кое-какие демозаписи. Йоко очень тонко воспринимала музыку. Она работала с Джоном Кейджем, и у них было много общего. Ей предстояло приобщить меня к авангардистским исследованиям в области звука. К сочинению произведений на основе окружающих шумов, людских разговоров и так далее. Это идеально соответствовало моим собственным устремлениям. В тот вечер мы записали несколько песен. Наша первая ночь оказалась чрезвычайно плодотворной. Передо мной оказалась именно та женщина, которую я всегда искал: женщина, способная стать соавтором. Физическое счастье таилось за интеллектуальной составляющей желания.

Светало, и мы занялись любовью.

Потом мы отправились гулять в тумане английского утра, в тот краткий час, когда природа еще сама не знает, настает ли день или все еще длится ночь. Мне хотелось бы описать чудо, но на свете нет слова, способного выразить охватившее меня ощущение чистой радости. Я понимал, что с прошлым покончено. Впервые в жизни передо мной расстилался путь, с которого уже нельзя свернуть. Мы сели на кухне завтракать. Мы сознавали всю важность вдруг открывшейся нам любви. Йоко надела халат Синтии, и я подумал, что дальше все пойдет очень просто. И почти удивился, когда вдруг заявилась моя жена. Я почти забыл о ее существовании, как алкоголик в запое не помнит, что можно пить воду. Она замерла на пороге и молча смотрела на нас. На нее будто столбняк напал. Конечно, она сразу поняла, что все кончено. Сегодня я отдаю себе отчет в том, что мизансцена нашей маленькой семейной трагедии отличалась садистской жестокостью. Но что я мог сказать тогда? Ничего. Я убрал подальше все словари, чтобы получить свободу любить.

Я повел себя так, будто ее вообще не существует. Наплевал на нее. Отныне я на все плевал. Я обрел смысл жизни, ради которого готов был бросить все. Моя беспощадность вынудила Синтию бежать. Из подлости я отказывался обсуждать эту тему. Оставь я ей лазейку — отблеск сочувствия в глазах, намек на угрызения совести или сожаление, — и она могла бы в нее прошмыгнуть. Что я стал бы делать, стань она передо мной на колени? Начни умолять, чтобы я ее не покидал? Я безумно боялся развода. Ну не знаю. Но я делал все, чтобы его избежать. Я был груб. Синтия бросилась наверх за своими вещами. Всегда такая тихая и незаметная, она превратилась в ураган. Я слышал, как она швыряет вещи и хлопает дверями. А потом — тишина. Я заглянул в гостиную. Подошел к окну. Увидел, как отъезжает ее машина. Она уже была далеко, а мне все еще казалось, что я слышу ее плач.

Я тоже ушел из дома и поселился с Йоко. Нам было все равно где жить, хоть в шалаше. Я чувствовал себя цыганом. Мне больше ничего не было нужно — я получил все.

Позже, когда мы поженились в Гибралтаре, я взял ее фамилию. Теперь меня зовут Джон Оно Леннон. Между нами произошло полное слияние. Я нашел свою половину, и теперь мы — единое целое. Куда бы я ни шел, она всегда со мной. Кое-кто считает, что она меня повязала, тогда как на самом деле случилось ровно обратное. С Йоко я обрел свободу. Высшую свободу, которая заключена в слиянии. С Йоко я наконец-то стал целостной личностью. Я ощущаю свою завершенность. До нее я жил с ощущением какой-то незаконченности в себе. С Йоко я нашел надежный приют. Я нашел мать.

Йоко — это я.

Она перевернула всю мою жизнь. Через нее я узнал, что такое женщины. Прежде я их вообще не видел. Относился к ним по-свински. Позволял себя обслуживать, как делают все мужики, только еще хуже, потому что я был звездой.