Вдруг ниоткуда появился Пол и занял место за рулем. Включил зажигание, развернулся и снова выехал на шоссе. Он не заметил моих покрасневших глаз и скомканного носового платка, который я зажала в кулаке, потому что слезы были близко. Он не спросил, почему я так тихо сижу, хотя обычно ерзала, вертелась и болтала чепуху, только чтобы не молчать. (Там тишина, молчание. Слышно, как падают хлопья; слушай, как дом скрипит. Вот чердака унынье.) Сильные, ухоженные руки Пола вели машину искусно и без напряжения; сам он, казалось, совершенно расслабился. Я изучала эти руки: посмотрев мужчине в глаза, я тотчас обращаю внимание на его руки. Потом перевела взгляд на его ноги. Синие трикотажные брюки плотно, может быть слишком плотно облегали его сильные красивые бедра. Я забыла о печали, унынии и ощутила прилив чувственности.

По обочинам широкой черной дороги росли гигантские деревья, старые, толстые, с искривленными сучьями.

— Магнолии, — сказал Пол. — Жаль, что сейчас они не цветут, впрочем, наши зимы коротки. Скоро зацветут. Запомни только одно: никогда не дотрагивайся до цветка магнолии и не дыши на него, не то он съежится и умрет.

Он с усмешкой посмотрел на меня, так что я не поняла, правду он говорит или нет.

— Пока ты, твои сестра и брат не пришли ко мне, я боялся поворачивать на свою улицу, так я был одинок. Теперь я еду домой с радостью. Благодарю тебя, Кэти, за то, что ты восток и север превратила в юг.

Приехав домой, Пол направился на прием, а я к себе наверх, в надежде справиться с одиночеством упражнениями у стенки. Пол не пришел домой к обеду, и от этого мне стало еще хуже. Не появился он и после обеда, так что я рано легла спать. Совсем одна. Я была совсем одна. Кэрри уехала. Моя опора Кристофер Долл тоже уехал. Впервые в жизни мы будем спать под разными крышами. Я скучала по Кэрри. Мне было плохо, страшно. Мне нужен был хоть кто-нибудь! Безмолвие дома и глубокая ночная тьма подавляли меня, хотелось плакать. (Одна, одна, совсем одна, и никому ты не нужна…) Я подумала, не поесть ли мне и пожалела, что ничего нет под рукой. Потом вспомнила о горячем молоке: считается, что оно помогает заснуть, а заснуть — это то, что мне сейчас необходимо.

Увидев меня среди ночи рядом, он не заговорил, не разрушил чар, которые непонятным образом связывали нас, две тоскующие души.

Я многого не знала о себе, и я не понимала, что мною двигало, когда я подняла руку и погладила его по щеке. Щека была шершавая, словно ему пора было бриться. Он повернулся ко мне, откинув голову на спинку кресла.

— Зачем ты меня трогаешь, Кэтрин?

Вопрос прозвучал сухо и холодно, я бы обиделась, если бы не его глаза, огромные, прозрачные озера нежности и желания, а я знала, что такое желание, хотя видела его в других, не в этих глазах.

— Вы не любите, когда вас трогают?

— Но не соблазнительная же девушка в прозрачных одеждах, на двадцать пять лет моложе меня.

— На двадцать четыре с половиной года моложе, — уточнила я. — А моя бабушка со стороны матери шестнадцати лет вышла замуж за пятидесятипятилетнего мужчину.

— Ну и дура, и он тоже.

— Мама говорила, что она стала ему хорошей женой, — неубедительно возразила я.

— Почему ты не в своей постели? — строго спросил он.

— Не могу заснуть. Наверное, волнуюсь, как будет завтра в школе.

— Тем более нужно спать, чтобы завтра быть в форме.

Я уже совсем собралась уйти, движимая мыслью о горячем молоке, но в голове у меня были и другие мысли, гораздо более соблазнительные.

— Доктор Пол…

— Терпеть не могу, когда ты меня так называешь! — перебил он.