— Ну так а я не поумнела, не видно что ли? — нагло спросила в ответ.

И остановила бег наливного яблочка, прерывая связь.

Посидела, сама не заметила, как задумчиво яблоко сгрызла, на сутки, не меньше, отрезая себя от всего мира. Может и к лучшему… Потому что не поумнела, нет. И тогда мимо несправедливости не прошла, и сейчас вот в нее же вляпалась да так, что выберусь или нет неясно.

Из печи высунулся домовой, посмотрел на меня, догрызающую черенок от яблока укоризненно, покачал головой и сказал:

— Ничему тебя жизнь не учит.

Даже отвечать не стала.

Поднялась, плащ на плечи накинула, капюшон на голову, иллюзию на лицо и руки, захватила клюку с артефактом раба подчиняющим и вышла на двор.

Охраняб мой ел сидя перед сдвинутым в сторону котлом и горящим огнем костра, в мокрой рубашке, некрепко держа тарелку, но с грацией орудуя ложкой. Меня он не услышал, сидел спиной к избе, да и шла я босая, но почувствовал — замер.

— Не оборачивайся, — приказала, убирая иллюзию.

— Что так? — хрипло спросил.

Объяснять не стала, предупредила только:

— Артефакт подчиняющий при мне.

Понял, сглотнул гулко.

Застыл, напряженно.

Я медленно подошла вплотную, прикоснулась ладонью к рубашке так, чтобы мокрая ткань обрисовала клеймо — едва ли я рискнула бы прикоснуться к нему напрямую. А так, через ткань, провела, касаясь каждой из пяти меток. Три оставили те трое архимагов, что оставались в королевстве последними, раз этот четвертый, а вот две метки… Одну магистр ставил, много сил в нее вложил, почти выгорел, а пятую… того кто ставил пятую, последнюю, усиливая метку магистра, я не смогла определить.

Но стоило мне прикоснуться к ней — мага затрясло.

— Не бойся, вреда не причиню, — тихо сказала я.

— Не боюсь, — с трудом сдерживая ярость, произнес он, — но где твои когти, ведьма?

Я вздрогнула. Мгновенно отняла руку. Помолчала, а воинственно выдала:

— Так подпилила. Мужик же в доме, надо соответствовать.

Он усмехнулся.

А затем как-то очень странно сказал:

— Ты слишком хорошо вымыла котелок, ведьма. Он прямо сияет.

Меня пробрала дрожь. Очень медленно повернув голову, взглянула в сторону котла с похлебкой и увидела свое отражение — растрепанные волосы, виднеющиеся из-под сползшего назад капюшона, лицо девчачье испуганное, глаза широко распахнутые и ужас, который я, к стыду своему не скрыла.

— Да, меня тоже сползший на подбородок глаз напрягал меньше, чем это, — хрипло признался маг.

Я поняла о чем он — я ведьма молодая, в силу не вошедшая, то есть жертву еще не принесшая. А тут вот он весь — в моей власти и целый архимаг. Убивай не хочу просто!

И ведь что сейчас не скажи — не поверит. Выглядит все слишком уж — и караван встретила, и себе забрала, и артефакт подчинения не забыла прихватить, а ошейник все так же на нем, и прикажи я на алтарь лечь — сопротивляться не сможет.

Почувствовала себя целой владетельницей целого мужика!

Рабовладелица уже звучит гордо, а я теперь целая архимаговладелица!

Постояла, подумала. Сняла плащ с себя, откинула на ступени, с клюки сняла артефакт — демонстративно надела на шею, чтоб знали некоторые охранябы — кто тут хозяин, и, отправив клюку прыгать в избу, обошла мужика и села рядом.

Посидела, подперев кулаком подбородок, посмотрела на огонь, затем искоса взглянула на мужика и спросила:

— И как суп?

— Похлебка, — ответил он, все так же сидя с неестественно прямой спиной. — Хочешь?

Кивнула, прикусив язык, чтобы не спросить «А не отравлено ли?».