Изменить размер шрифта - +
Прав. Эмоционально то аспиды для меня, ведьмы, разные, но коли тому что подростком на краю опушки стоял выпало бы сына потерять и жену самолично убить, эмоционально поменялся бы он, изменился, и тогда…

– Может, ты и прав, – прошептала я.

Кивнул лешенька, да только безрадостно – нечему было радоваться.

– Как узнал то? – спросила по поводу воспоминания этого.

Пожал леший плечами могучими, да и ответил:

– Леся аспида не нашла, Ярина аспида не нашла, я одну клюку взял, опосля за вторую взялся, вот вторая и… показала.

Посидели молча. Да и что сказать то? Ведунью Гиблого яра было жаль. Клюку ее жаль. Правнука вот тоже жалко очень, а что тут сделаешь?

– С Агнехраном говорила? – спросил леший, кивнув на блюдце перевернутое.

– С ним, – указала на бумагу с записями, – заклинание спросила, да совета.

– Дал, совет то? – враждебно лешенька поинтересовался.

– Дал. Много чего дал, многое объяснил, о многом задуматься заставил. Аспида бы мне.

И тут как по заказу – распахнулась дверь многострадальная, да так что чуть с петель не рухнула, и рухнула бы, да только подхватил ее Аедан, поглядел на порчу моего имущества сконфуженно, и мне сказал:

– Сейчас исправлю.

И засияли два круга алхимических там, где петли были, железо ржавенькое расплавили, да тут же и заковали, и стали петлицы новехонькими, словно только бы от кузнеца забрала. Одного только аспид не учел – когда кует кузнец, он же не прямо на дереве то железо расплавляет.

– Кхе кхе, – закашлялась я, рукой дым разгоняя.

– Исссправил, – прошипел леший, пламя гася, да дерево обугленное наращивая.

А я на это дело посмотрела, вздохнула, охранябушку добрым словом поминая, и перевернула блюдце серебряное – да только не было там уже никого, одна пустая, холодная, меня растерянную отразившая серебряная поверхность. И грустно так стало.

– Твое платье, – сказал аспид, – и туфельки.

И сложил все аккуратно на кровать мою.

– Благодарствую, – ответила рассеянно.

За окном гремел пир веселый, пели песни заунывные и заувойные волкодлаки, подпевали им бадзуллы, что то вставляли со смехом вампиры – веселилась и пировала нечисть почтенная, им, в отличие от меня, сегодня не воевать.

– Ты на пир иди, господин Аедан, – посоветовала, заклинание читая про себя, – об одном лишь прошу – в вине меру знай сегодня, коли лешенька да Водя не справятся, твоя помощь понадобится мне.

И выпрямился аспид, хотя навроде и так ровно стоял, на меня поглядел глазами змеиными, да и спросил:

– А что ты делать собралась, хозяйка лесная?

Но ответила ему не я, леший ответил:

– А ты, аспид уважаемый, что на опушке яра Гиблого будучи парубком безусым делал то?

Медленно аспид голову повернул, странно так на лешиньку поглядел, весьма странно, словно убить его прямо сейчас готов и всколыхнулась в нем эта злоба страшная, я аж побледнела, да только… как всколыхнулась, так и схлынула, и ответил Аедан сквозь зубы:

– Не я.

Леший на меня посмотрел. Я на него, ему и сказала:

– Не он, говорила же тебе.

Но друг верный на своем стоял:

– Говорила, да опосля подумала, и к выводу пришла, что прав я.

– Да, была мысль такая, – согласилась я, – только господин Аедан сейчас в такую ярость пришел, что одно могу тебе сказать – был бы там он, да еще парубком нервнонеустойчивым, он бы не боль свою отпустил, а весь яр сжег к чертям гулящим.

Тут и аспид и леший так на меня посмотрели, что даже неудобно как то стало.

– В ярость пришел? – переспросил лешенька.

– Боль отпустил? – в свою очередь вопросил аспид.

Быстрый переход