Прав. Эмоционально то аспиды для меня, ведьмы, разные, но коли тому что подростком на краю опушки стоял выпало бы сына потерять и жену самолично убить, эмоционально поменялся бы он, изменился, и тогда…
– Может, ты и прав, – прошептала я.
Кивнул лешенька, да только безрадостно – нечему было радоваться.
– Как узнал то? – спросила по поводу воспоминания этого.
Пожал леший плечами могучими, да и ответил:
– Леся аспида не нашла, Ярина аспида не нашла, я одну клюку взял, опосля за вторую взялся, вот вторая и… показала.
Посидели молча. Да и что сказать то? Ведунью Гиблого яра было жаль. Клюку ее жаль. Правнука вот тоже жалко очень, а что тут сделаешь?
– С Агнехраном говорила? – спросил леший, кивнув на блюдце перевернутое.
– С ним, – указала на бумагу с записями, – заклинание спросила, да совета.
– Дал, совет то? – враждебно лешенька поинтересовался.
– Дал. Много чего дал, многое объяснил, о многом задуматься заставил. Аспида бы мне.
И тут как по заказу – распахнулась дверь многострадальная, да так что чуть с петель не рухнула, и рухнула бы, да только подхватил ее Аедан, поглядел на порчу моего имущества сконфуженно, и мне сказал:
– Сейчас исправлю.
И засияли два круга алхимических там, где петли были, железо ржавенькое расплавили, да тут же и заковали, и стали петлицы новехонькими, словно только бы от кузнеца забрала. Одного только аспид не учел – когда кует кузнец, он же не прямо на дереве то железо расплавляет.
– Кхе кхе, – закашлялась я, рукой дым разгоняя.
– Исссправил, – прошипел леший, пламя гася, да дерево обугленное наращивая.
А я на это дело посмотрела, вздохнула, охранябушку добрым словом поминая, и перевернула блюдце серебряное – да только не было там уже никого, одна пустая, холодная, меня растерянную отразившая серебряная поверхность. И грустно так стало.
– Твое платье, – сказал аспид, – и туфельки.
И сложил все аккуратно на кровать мою.
– Благодарствую, – ответила рассеянно.
За окном гремел пир веселый, пели песни заунывные и заувойные волкодлаки, подпевали им бадзуллы, что то вставляли со смехом вампиры – веселилась и пировала нечисть почтенная, им, в отличие от меня, сегодня не воевать.
– Ты на пир иди, господин Аедан, – посоветовала, заклинание читая про себя, – об одном лишь прошу – в вине меру знай сегодня, коли лешенька да Водя не справятся, твоя помощь понадобится мне.
И выпрямился аспид, хотя навроде и так ровно стоял, на меня поглядел глазами змеиными, да и спросил:
– А что ты делать собралась, хозяйка лесная?
Но ответила ему не я, леший ответил:
– А ты, аспид уважаемый, что на опушке яра Гиблого будучи парубком безусым делал то?
Медленно аспид голову повернул, странно так на лешиньку поглядел, весьма странно, словно убить его прямо сейчас готов и всколыхнулась в нем эта злоба страшная, я аж побледнела, да только… как всколыхнулась, так и схлынула, и ответил Аедан сквозь зубы:
– Не я.
Леший на меня посмотрел. Я на него, ему и сказала:
– Не он, говорила же тебе.
Но друг верный на своем стоял:
– Говорила, да опосля подумала, и к выводу пришла, что прав я.
– Да, была мысль такая, – согласилась я, – только господин Аедан сейчас в такую ярость пришел, что одно могу тебе сказать – был бы там он, да еще парубком нервнонеустойчивым, он бы не боль свою отпустил, а весь яр сжег к чертям гулящим.
Тут и аспид и леший так на меня посмотрели, что даже неудобно как то стало.
– В ярость пришел? – переспросил лешенька.
– Боль отпустил? – в свою очередь вопросил аспид. |