Тотчас же явился мажордом, предварительно тихо постучав в дверь. — Ужин подан, ваше сиятельство, — сказал он с глубоким поклоном и повернулся на каблуках. Молодой человек последовал за ним. Мажордом повел его в столовую. Это была громадная, довольно низкая зала со сводами, потолок с выступами которой опирался на столбы из цельного черного гранита; множество узких готических окон с тусклыми стеклами едва освещали ее, стены скрывались за дубовыми резными панелями, почерневшими от времени, на которых были развешены оленьи и лосиные рога, охотничьи копья и рожки, кабаньи клыки и тому подобное. В железных подсвечниках, укрепленных вдоль стен, горели факелы, от которых дым поднимался спиралями к потолку и образовывал голубоватое облако над головами присутствующих.
Посреди этой обширной залы, устланной большими белыми плитами, находился громадный стол в форме подковы, средняя часть которого, предназначенная для владельца с его семейством и гостями, была приподнята на три ступени выше обоих его концов.
Два исполинских серебряных судка искусной работы с разного рода специями и соусами как бы пролагали разграничительную черту вправо и влево между господами и слугами, — в эту эпоху в испанских колониях, как и в самой Испании, еще сохранялся патриархальный обычай, согласно которому слуги и господа ели за одним столом.
Громадные медные подсвечники с зажженными восковыми свечами были привинчены к столу на равном расстоянии один от другого.
В верхней части стола, покрытой тонкой камчатной скатертью и сервированной массивным серебром, стояло два зажженных канделябра в семь свечей из розового воска.
Приборы на обоих концах стола были простые, скатерть и вовсе отсутствовала.
На почетном возвышении стояло пять приборов. В середине — для самого хозяина, направо от него — для графа, налево — для доньи Флоры, возле нее — для капеллана, возле дона Фернандо был прибор для молодого и довольно красивого человека с отчаянно закрученными кверху усами и глазами, полными огня.
Мигель Баск и мажордом сидели возле судков, за ними тянулось по ряду слуг, размещенных в соответствии со сроком службы и с возрастом.
Когда граф дон Фернандо вошел в столовую, асиендадо со своим семейством стоял на возвышении, слуги также стояли молча — каждый у своего прибора.
— Мой любезный гость, — любезно обратился к дону Фернандо хозяин, — позвольте мне представить вам моего достойного капеллана отца Санчеса, моего друга дона Пабло де Сандоваля, капитана флота его величества короля испанского, и, наконец, донью Флору, мою дочь… А теперь, отец Санчес, прочтите молитву, чтобы мы могли сесть за стол.
Отец Санчес повиновался, каждый сел на свое место, и приступили к ужину.
Это был настоящий испанский стол из классических народных блюд с добавлением жареной оленины и болотных птиц. Вообще все было приготовлено отлично и подано безукоризненно — дон Хесус имел превосходного повара.
Разговор, который шел вяло в начале ужина, мало-помалу оживился и сделался общим, когда подали десерт, разные сладости, ликеры и легкие вина.
Слуга исчезли, только мажордом и Мигель по милостивому знаку асиендадо остались на своих местах.
Дон Пабло, как узнал дон Фернандо, искал руки доньи Флоры, несколько дней тому назад он вернулся в Панаму после довольно продолжительного крейсерства вдоль берегов Перу. Он командовал двадцатипушечным корветом с экипажем в двести человек; корвет его назывался «Жемчужина» и, по словам блистательного капитана, был хорошо известен и служил грозой грабителям, как он величал флибустьеров.
Крейсерство «Жемчужины» складывалось очень удачно: она вернулась в Панаму, ведя за собой два контрабандных судна и с десяток флибустьеров, захваченных в бурю в лодке, едва державшейся на воде. |