Алиса же устроилась у ног молодого мужчины, подвинула к себе ту, пораненную, и принялась отмывать её: потихоньку лила воду прямо на пол (ничего ему, полу то, до утра не сделается!) и сразу вытирала или промакивала уменьшившимся куском «полотенца» всё, что намокало в ране. Лула дикими глазами посмотрела на неё (типа: госпожа – и чем занимается?!), а потом… присоседилась: тоже присела и стала эту ногу держать, чтобы удобней было над нею колдовать. А Алиса про себя хмыкнула: Лула, вообще то, из так называемой мелкопоместной семьи, – значит, с детства по хозяйству работала и многие дела по нему должна знать очень хорошо…

А брат тем временем смотался куда то наверх.

Легко сказать – отмывать грязь с ноги. Вокруг темнотища. Предметы еле виднеются, и что то подсказывает, что эта тьма ещё не предел, что будет ещё кромешней. И Алиса постепенно начала проникаться небольшой паникой. Где она оставила подорожник? И был ли он чистым, когда она собирала его? Ещё смущало окно в холле. Пусть узкое, но оно по цвету отличалось от той тьмы, которая медленно воцарялась в помещении. А если кто то заглянет в это окно? Неизвестно, как Лула… хотя чего неизвестно – опять визжать начнёт. Так вот… Алиса немного побаивалась, что она сама орать не тише будет, если неожиданно за окном узреет какое нибудь страшилище.

Куда так надолго отлучился брат? Что он там делает, наверху то? Надо было ему сказать, чтобы он… Руки замерли. В темноте Алиса разглядела, что и Лула быстро подняла голову, прислушиваясь к тому, что происходит наверху. Впрочем, прислушивалась белобрысенькая недолго: только замерла – и тут же шмыгнула к Алисе поближе, чтобы чуть не прижаться к хозяйке, да ещё за руку – ладно, за плечо, – схватила.

А сверху отчётливо донеслись стук, едва слышный и краткий грохот, а потом даже скрежет. Спину обдало ледяным холодом: не дерётся ли Виктор с прорвавшимся в дом измигуном?! Аж рот открыла, напряжённо вслушиваясь. И, как будто в насмешку, долгая беззвучная пауза, после чего внезапно раздалась целая череда необъяснимых звуков: что то, очень тяжёлое по всем впечатлениям, резко шлёпалось, а потом слегка шипело – и тишина. Потом всё повторялось… Три или четыре раза… Да чем он там занимается?! Хоть бы предупредил сначала!..

Чтобы не психовать в ожидании, пока брат спустится (или не спустится!!) и не объяснит, что он там делает, Алиса прошептала:

– Лула, ты помнишь, куда положила травы?

Тёплый шёпот торкнулся в ухо:

– Помню…

– Сумеешь дойти и взять подорожник? Надо облепить рану листьями, а потом завязать её. Сумеешь найти?

– Искать не надо – я помню, но… идти на кухню – сейчас?!

– Тихо тихо, успокойся, – вздохнула Алиса.

Она злилась на себя, что не прихватила с собой никакого прутика, чтобы поджечь его и быстренько сбегать на кухню при махоньком свете – не привлекающем внимания уличных страшилищ, как надеялась она. Но тут же, обернувшись к окну, поёжилась. Ну нет. Лучше пока не надо зажигать даже искорку… Вот утром надо бы обсудить ситуацию и продумать всё на время следующих вечера и ночи.

– Тогда скажи, где ты их оставила.

– На том столе, где много посуды.

Хм. Кажется, Лула говорит о мощном и высоченном буфете, состоящем из нижнего закрытого шкафа и открытых полок на нём. Именно на столешнице (на полке закрытого) того шкафа и стояла основная посуда, которую Алиса надеялась вымыть после похода по тупиковой дороге из дома.

– Девчонки… – прошептали сверху, а потом слегка ругнулись. – Э… Дамы, это я.

– Хорошо, хоть так предупредил, – проворчала сестра и, прислушавшись и сообразив, что он подходит ближе, уже не шёпотом, а тихо спросила: – Виктор, чем ты гремел в том коридоре?

– В той части дома, в коридоре, всего одно окно, – объяснил брат, садясь рядом с ними на корточки и, кажется, пытаясь разглядеть оборотня.