— И верят, что он никогда не обидит вдову?

— Он обязан ей своей жизнью, чувствует себя ее вечным должником. Как правило, пленники не обижают вдов, а до конца дней достойно служат им.

Элиз удивленно подняла бровь:

— Что же мешает пленнику ускользнуть как-нибудь ночью и вернуться в свое племя?

— Чаще всего чувство чести и признательности. Впрочем, если вдова стара и уродлива, то в один прекрасный день он может и исчезнуть.

— И никому до этого нет дела?

— Вдова плачет, так как обычно ей нравится иметь раба и вот теперь некому согреть ее постель или выполнить какое-нибудь поручение. Кроме того, падает ее авторитет, ты же понимаешь, что мужчина-раб — редкость, большей частью рабы — женщины и дети.

— Да, — едва слышно сказала Элиз, думая о французах, которые сейчас пребывали в рабстве в индейской деревне.

Ей показалось, что Рено что-то раздраженно пробормотал, но она не была уверена, так как в этот момент их кто-то окликнул. Они обернулись и увидели направлявшегося к ним мужчину.

Рено мгновенно вскочил на ноги, схватил Элиз за локоть и загородил собой. Однако весь он был в таком напряжении, что сделал это, скорее всего, машинально. Как бы то ни было, такая предосторожность оказалась излишней.

— Святые небеса! — воскликнул мужчина, подойдя ближе. — Что случилось с великим воином, если он сидит под деревом, объедаясь хурмой, как опоссум? Не думал, что доживу увидеть такое! Да еще рядом с хорошенькой женщиной? Да, дело скверное. Мне прямо плакать хочется — от зависти!

— Пьер! — отозвался Рено и поспешил ему навстречу. Они обнялись, похлопывая друг друга по спине и плечам.

Элиз медленно направилась к ним. Рено обернулся, взял ее за руку и притянул поближе.

— Элиз, дорогая, позволь представить тебе моего доброго друга Пьера Бруссара. Пьер, это мадам Лаффонт.

— Очень рад… мадам.

Пьер Бруссар снял шляпу, открывая чудесные белокурые волосы, ниспадавшие на плечи длинными прядями, как у кавалера. Он был среднего роста, на год или два моложе Рено, лицо у него было открытое и веселое. Изобразив притворное разочарование ее статусом замужней женщины, он склонился к руке Элиз.

— Я вдова, — сказала Элиз, и непрошеная улыбка появилась на ее губах. — Очень рада познакомиться наконец с вами, месье. Мы вас так давно ждем!

— Ждете? Как это? Даже я не знаю, где у меня будет следующая остановка.

— Но…

— Пойдемте в дом, — вмешался Рено. — Уверен, Пьер, что ты не прочь ополоснуть горло от дорожной пыли. И у меня есть еще гости, которые захотят встретиться с тобой.

Элиз показалось, что мужчины обменялись многозначительными взглядами, но, когда она быстро повернулась к Рено, лицо его было безмятежным, будто единственное, что его занимало, — это обязанности хозяина дома.

Пьер Бруссар был одним из сирот, которых французское правительство отдавало на воспитание индейцам, чтобы они выучили их язык на благо страны. Достигнув совершеннолетия, Пьер стал купцом. Он путешествовал из Нового Орлеана вверх по Миссисипи и ее притокам до самого Иллинойса, пробирался индейскими тропами, расширяя свой плацдарм от британских владений на востоке до испанских на западе. На пирогах и на вьючных животных он возил украшения, медный провод, иголки, колокольчики, расчески, ножницы, стаканы, бинокли, ножи для лесорубов, топоры, мотыги, мушкеты, порох и пули, сабли, рубашки, ткани и мешки соли. Он посещал форты, поселения, индейские деревни и менял свой товар на шкурки бобра, лисицы, медведя, а также на мягкую, выделанную и расшитую индейскими женщинами кожу, расписные глиняные горшки и плетеные корзины.