У него было много друзей, его любили и везде радушно встречали. Пьер приглашал к своему огню любого случайного путника, делился с ним куском хлеба. Поэтому сам он был настоящим кладезем сведений, ходячим глашатаем рождений и смертей, междоусобных войн и восстаний. Как у большинства купцов, у него можно было узнать все последние новости.

Именно эти новости и интересовали прибывших из форта Розали. Не успели Пьера представить и подать ему бокал вина, как все сгрудились вокруг него. Элиз тоже разбирало любопытство, хотя она и осталась стоять сзади, положив руку на спинку кресла мадам Дусе. Пожилая женщина за последние несколько дней немного успокоилась, но сейчас ее спокойствие было под угрозой. Она жадно подалась вперед — бледная, с покрасневшими глазами, нервно теребя руки.

— Что в форте Розали? — требовательно спросил Паскаль. — У вас есть новости?

— Насколько я знаю, там все сгорело. Мне говорили, что пороховой склад у обрыва взлетел на воздух от потрясающего взрыва, повергшего всех в ужас. Можно сказать, что поселения больше нет.

— А люди? — прерывающимся голосом спросила мадам Дусе.

— Говорят, кроме вас, в тот день избежали смерти восемь человек. Потом четверых убили в их пироге на реке, но двое добрались до Нового Орлеана и подняли тревогу. Прибыли они туда в жалком виде, слабые от голода и усталости, в разорванной, обгоревшей одежде, опухшие от комариных укусов. Двух оставшихся, портного и возницу, взяли в плен. Портные нужны всем, а возница доставил на телеге в деревню начезов награбленное добро и различные трофеи. Сожалею, но должен сказать, что все остальные убиты.

«Сколько народу было в поселении и в форте? — подумала Элиз. — Около семисот человек. Мертвые, все мертвые».

Беглецы знали, что так и должно быть, и все же испытали шок. Несколько минут все молчали.

— А женщины и дети? — едва слышно прошептала Мари Дусе, не отрывая глаз от французского купца. Она вся дрожала.

Пьер нахмурился и опустил глаза.

— Говорят… Мне говорили, что около ста пятидесяти женщин и восьмидесяти детей уведены в индейскую деревню в рабство.

Двести тридцать женщин и детей! Элиз вспомнила, что однажды в поселке проводили перепись. Прикинув, она сообразила, что, похоже, семьдесят или восемьдесят женщин и детей погибли в день резни. Ей на мгновение показалось, что она снова слышит крики и чувствует запах жирного от горящей плоти дыма…

Сан-Амант оторвал взгляд от бокала с вином. Вокруг рта у него пролегли глубокие складки.

— Что с ними будет?

Вопрос был резонным. Французы до сих пор жили в мире со своими индейскими союзниками. В отличие от колоний Британской Каролины, здесь редко бывали восстания, и поэтому в руки к индейцам французы попадали нечасто. Но в результате политических интриг в Париже в колонии сменили губернатора, и теперь французские женщины и дети оказались во власти начезов. О том, как с ними обращаются, можно было только догадываться.

— Я полагаю, их распределят среди семей в соответствии с рангом и положением. Обычно малолетних детей оставляют с матерями, но старших могут и разлучить. Каждому будет поручена определенная работа — собирать хворост, молоть зерно, готовить, убирать, выделывать меха — все, что потребуется. С ними будут достаточно хорошо обращаться, но только когда пройдет первое безумие от победы. И если они проявят желание сотрудничать.

«Когда пройдет первое безумие от победы» — Элиз знала это опасное время, когда и эмоции, и поступки выходят из-под контроля. Думать об этом было невыносимо.

Пьер прочистил горло. Некоторое время он колебался, стоит ли продолжать, потом сказал:

— До меня дошла еще одна история.