Выпивая по вечерам в трактире, Алоис старался добрать самоуважения. Его нелюбовь к церкви стала к этому времени главной темой застольных разговоров. Дома он запасался дополнительной информацией, почитывая антирелигиозную книгу, раздобытую у местного букиниста, Ганса Лицидиаса Кернера, с коим он частенько пил пиво. И хотя книготорговец явно предпочел бы беседу на светские темы (правда, выражал он это, на свой ученый лад, лишь подчеркнутым молчанием и эпизодическими кивками), само его присутствие — умное, гладко выбритое лицо (ни бородки, ни усов, однако же пышные бакенбарды), крошечные очки на носу и остатки благородных седин на полуоблысевшей макушке (одним словом, внешне он смахивал на Шопенгауэра, пусть и отдаленно) — придавало резким антиклерикальным высказываниям его постоянного покупателя дополнительную силу; так, по крайней мере, казалось сослуживцам Алоиса по таможне. И пусть никого здесь нельзя было назвать человеком набожным («Кому охота, чтобы его кастрировали!» — так большинство из них относилось к соблюдению заповедей), были они как-никак чиновниками на государственной службе. Так что им становилось несколько неуютно, когда в их присутствии издевались над такой престижной и статусной институцией, как святая Римско-католическая церковь.

Но Алоису было на это наплевать. Он бесстрашно рассуждал о собственном бесстрашии:

— Если и существует какое-нибудь Провидение, кроме августейшей воли императора Франца-Иосифа, то лично мне с ним сталкиваться не доводилось.

— Алоис, не все зависит от человека, пусть и облеченного властью, — осмеливался возразить ему непосредственный подчиненный.

— Ты, конечно, о таинствах? Таинства, таинства, повсюду таинства, все заперто на ключ, а ключ в руках у церковников — так, что ли?

Слушатели натужно посмеивались. Но Алоис вспоминал о Кларе и о том, как ее богобоязненность кладет ему в протянутую руку камень. Нет, он размелет этот камень в крошку, в труху, в пыль!

— В Средние века, — начинал он по-новой, — и это вас наверняка удивит, шлюхи пользовались большим уважением, чем монахини. И у них даже была своя гильдия. Блядская! Я читал об одном женском монастыре во Франконии, который просмердел настолько, что в дело пришлось вмешаться самому папе. А почему? Потому что блядская гильдия Франконии пожаловалась ему на незаконную конкуренцию со стороны франконских монашек.

— Заливаешь! — разом восклицали здесь сразу двое собутыльников.

— Правда, и ничего, кроме правды. Господин Кернер может показать вам точное место в книге.

Тут господин Кернер медленно и задумчиво кивал, чувствуя, что выпил уже слишком много, чтобы решить, на чью сторону встать в этом споре.

— Да, — продолжал Алоис, — и папа распорядился послать в монастырь с инспекционным визитом епископа. А знаете, что установил инспектирующий епископ? Что половина монахинь беременна. Вот вам строгий факт. Папа решил приглядеться и к прочим монастырям — и что же он там обнаружил? Оргии. Педерастические оргии в том числе.

Алоис произносил это с такой убежденностью, что в разговоре всякий раз возникала пауза, достаточная для того, чтобы он успел изрядно отхлебнуть из кружки.

— И это, разумеется, — Алоис успевал не только выпить, но и перевести дыхание, — не должно нас удивлять. Даже в наши дни половина католических священников живет с мальчиками. И нам это прекрасно известно.

— Ничего такого нам не известно, — бормотал один из молодых таможенников. — У меня есть брат, и он католический священник.

— В таком случае снимаю перед ним шляпу.