Я спросил со всей агрессивной вкрадчивостью, на какую только был способен:

– Чем могу служить, мадам?

Фигура повернулась ко мне лицом – быстро, но беззвучно. Я успел мельком разглядеть бледное лицо с тонкими губами, тяжелые золотисто-каштановые локоны и большой голубоватый кулон на шее. Но что бросилось в глаза, так это ее удивление и тревога, которые не поддавались объяснению: она не могла не слышать, как я приближаюсь (от двери до лестничной площадки футов двадцать), и она должна была сразу догадаться, кто я такой.

В эту секунду меня позвал отец, и мне пришлось откликнуться:

– Да, что ты хочешь?

– Морис, э-э… Пожалуйста, пришли кого-нибудь, пусть принесет вечернюю газету. Можно местную.

– Я скажу Фреду, он поднимется к тебе.

– Только сразу, пожалуйста. Если, конечно, Фред не занят.

– Хорошо, отец.

Наш разговор продолжался не более десяти секунд, но, когда я обернулся, лестничная площадка была пуста. Женщина, должно быть, решила не разыгрывать дальше обостренную чувствительность и ушла продолжать свои поиски на первом этаже. По-видимому, там она нашла то, что искала, поскольку я больше не видел ее – ни на лестнице, ни в прихожей, ни в баре.

Бар – длинное помещение с низким потолком и маленькими окнами, позволяющими определить толщину внешней стены, обычно прохладное и сухое в летние месяцы, – был угнетающе душным в тот вечер. Фред Соумс, наш бармен, включил все вентиляторы, но, пока я ждал, заняв место рядом с ним за стойкой, когда он закончит отпускать заказанные напитки, я почувствовал, как струйки пота потекли по моему телу под рубашкой с оборками и смокингом. Я ощущал также какую-то тревогу, но это не было тем беспричинным волнением, которое часто охватывало меня. Что-то в облике или в поведении той женщины, которую я встретил на лестничной площадке, беспокоило меня – какие-то штрихи, которым теперь было слишком поздно давать точную характеристику. Еще меньше логики было в моей уверенности, что когда отец окликнул меня, он хотел сказать что-то совсем другое, но вдруг передумал. Теперь мне оставалось лишь догадываться о его первоначальном намерении, поскольку опять же не представлялось возможным узнать это точно. Такие моменты задерживались в памяти старика не дольше нескольких секунд.

Я отправил Фреда наверх с газетой, отпустил в его отсутствие три одинарных хереса, одну пинту светлого (со скрытым отвращением), стакан сока и ознакомил компанию, заказавшую обед, с нашим меню, навязав им довольно ординарного лосося и свинину в начальной стадии старения с меньшей обходительностью, чем та, которую рекламирует «Путеводитель по лучшим пивным и ресторанам». После чего я нанес визит на кухню, где Дэвид Палмер и шеф-повар осуществляли должный надзор, в том числе и над Рамоном, который заверил меня, что он больше не жаждет возвращения в родную Эспань. Затем я заглянул в свою крохотную, со скошенным потолком, конторку под главной лестницей. Моя жена безучастно разбиралась с ворохом счетов, но она вышла частично из своего апатичного состояния (похоже, она никогда не может выйти из него полностью), когда ей было предложено забыть на время эти бумажки, сходить наверх и переодеться. Убегая, она даже чмокнула меня в ухо.

Вернувшись в бар через буфетную, где я пропустил одним махом большую порцию виски, оставленную там для меня Фредом, я ознакомил с меню еще нескольких клиентов. Под конец моими собеседниками стала престарелая супружеская пара из Балтимора: любители исторических красот, они следовали в Кембридж и сделали остановку в моей гостинице из той же любви к истории.