— А вы, правда, Тепляков Юра? — спросила Дашенька.

— Чтоб мне провалиться на этом месте до самого подвала! — ответил Тепляков, широко улыбаясь, потому что нельзя было не улыбаться при виде этих очаровательных лиц, широко распахнутых глаз, и не столько от страха и любопытства, сколько оттого, что они не поверили ему, Теплякову, не пустили его за порог, и он теперь может подумать о них что-то плохое. Довольный своими догадками, отчасти основанными на тех знаниях психологии, которые преподали им на курсах, Тепляков полез в боковой карман куртки, достал паспорт, поднялся на межэтажную площадку и положил паспорт на подоконник. Подумав лишь мгновение, он рядом положил розы и поставил пакет. — Вот мой паспорт. Я спущусь вниз. Вы посмотрите, ну а дальше… дальше я, пожалуй, все равно пойду. А то, не дай бог, мама вас заругает, что вы впустили в квартиру чужого человека. А цветы и все остальное — это так, между прочим. На всякий случай можете вызвать саперов: а вдруг там бомба, — прорычал он, сделав страшное лицо.

— Ну, что вы! — воскликнула Машенька с той радостной и даже счастливой улыбкой, о которой с такой завистью говорил чуть больше месяца тому назад Иван Саввич. — Мама совсем-совсем не будет нас ругать! Она все вас вспоминала и вспоминала, все ждала, когда вы придете к нам в гости. Правда, правда!

— Вот как, — произнес Тепляков, не зная, как вести себя дальше. И пояснил в свое оправдание: — О том, что у нас будет выходной, нам сообщили лишь вчера вечером. Я не решился вам позвонить: вдруг вы спите.

— Ой, что вы! — еще более радостно воскликнула Машенька. — Мы поздно ложимся! Да если бы даже и ночью. Раз так случилось. Бывают же такие обстоятельства. Правда?

— Бывают, — легко согласился Тепляков. — Это когда землетрясение или наводнение. А вчерашним вечером, насколько мне известно, ничего подобного не случилось.

— Да вы поднимайтесь! Мы вам верим, — снизошла до него Дашенька.

— Правда, правда! — подтвердила Машенька. — Вот честное слово!

И Тепляков, забрав свой паспорт с подоконника и все остальное, поднялся к девочкам, сунул паспорт Дашеньке, а затем каждой из них протянул по букету роз.

— Ну а этот, побольше, вашей маме, — пояснил он.

— Ой, что вы! Это ж так дорого! — воскликнула Машенька, прижимая букет к своей груди и глядя на Теплякова счастливыми глазами.

— Большое спасибо, — зардевшись, чуть ли ни шепотом поблагодарила его Дашенька и, так и не раскрыв паспорта, вернула его Теплякову.

И Машенька, спохватившись, тоже поблагодарила его теми же словами. И только после этого они перешагнули друг за другом порог квартиры.

Разувшись и раздевшись, Тепляков сидел на кухне, выложив на стол свои гостинцы, а девчонки, оставив его одного, скрылись в комнатах, затворив за собой двери. Он слышал торопливые шаги в ванную, из нее — шум воды, щелканье выключателей, еще какие-то звуки, и представлял, чем сейчас занимаются девчонки: не ожидал, что его появление здесь может вызвать такой переполох.

С Лилькой иногда случалось почти то же самое: ее вдруг что-то подстегивало, и она начинала прихорашиваться, будто ждала гостей, а на самом деле это вдруг происходило вовсе не вдруг, а от осознания ее вины перед Тепляковым, облаянным ею за какой-нибудь пустяк сегодня утром или вчера вечером, и это при том, что могла не замечать с его стороны и нечто более существенное. В психологии это называется отложенной или запоздалой реакцией, которая возникает по поводу, а не по причине. До Лильки ее вина перед сожителем доходила не сразу, а когда все-таки доходила, ее реакция была именно такой.