– Перестаньте, пожалуйста, перестаньте! Вы мне больно делаете! Больно! Пожалуйста! Отпустите меня!

Келли проверила шоссе впереди, затем глянула в зеркало заднего вида, прежде чем сбросить скорость. Потом резко свернула влево, на узкую, едва заметную дорожку, которую мы высмотрели заранее. И двинула вэн вперед, сквозь густые заросли, раздвигая ветви сосен и высокий кустарник, оплетенный ползучими растениями – они раздавались перед нами и тут же смыкались позади, эффективно заглатывая машину. Келли продвинулась вглубь зарослей ярдов на сто, а затем с большими усилиями развернула вэн передом к шоссе и врубила парковочный тормоз.

– Отлично проделано, – сказала она. – Мы молодцы.

Келли оставила двигатель на холостом ходу, чтобы могла работать печка. Потом наполовину развернулась на своем сидении, чтобы иметь возможность наблюдать за нами.

– Моника, – сказал я, – я сейчас вас посажу, если вы пообещаете не орать.

Она кивнула, насколько это было возможно, и я помог ей устроиться в сидячем положении. Она яростно уставилась на Келли. А та пожала плечами и пробормотала: «Мне очень жаль», а потом протянула мне какую-то тряпку, чтобы я передал лоскут ее бывшей товарке. Мы смотрели, как Моника промокает и вытирает лицо, пока оно не приобрело более или менее презентабельный вид, какой только возможен в подобной ситуации. Потом она осторожно приложила тряпку к уху, скривилась от боли и осмотрела запачканную кровью ладонь. Крови было немного, но достаточно, чтобы ее глаза вновь заполнились слезами. Она поморгала, и они по большей части повисли у нее на ресницах, лишь несколько скатилось по щекам. Я все это время наблюдал за нею, дожидаясь, пока она отдышится и придет в себя и, может быть, чуть расслабится. Кажется, так оно и происходило. Думаю, она обрела какую-то надежду и теперь ухватилась за нее. В конце концов, зачем нам предлагать ей тряпку, чтобы вытереться, если мы намереваемся ее убить, верно?

Я набрал номер Виктора, сообщил ему, что женщина готова разговаривать, и передал трубку Монике, а мы с Келли выбрались из вэна и закрыли за собой дверь.

– Ты заметил выражение ее лица, когда передал ей телефон? – спросила Келли.

Я кивнул. Выражение это было нетрудно разгадать: смесь шока, замешательства, надежды, страха. Мне такое встретилось впервые.

– Как думаешь, она попробует там запереться? – спросила Келли.

– Сомневаюсь. Она же понимает, что не может добраться до переднего сидения быстрее, чем мы откроем дверь.

Келли кивнула. Мы наблюдали, как эта бедолага сжимает в руке телефон и прижимает его к своему неповрежденному уху, пытаясь понять, что ей говорит этот отрывистый металлический голос. Я понимал, что она сейчас чувствует.

– Как у тебя дела с двойником? – спросила Келли.

– С твоим двойником? – уточнил я. – Я еще думаю над этим.

Келли рассмеялась:

– Готова спорить, что и впрямь думаешь.

– Это нелегкая задача – подобрать милую и добрую библиотекаршу, чтобы она была похожа на тебя.

– Библиотекаршу, да?

– Конечно, а почему бы нет?

– Последней моей «библиотекаршей» была Фифи, французская шлюха. У нее еще была татуировка на лобке: «Читай по моим губам!».

Я улыбнулся при этом воспоминании.

– Фифи, точно. Только я что-то не помню, чтобы она считала себя французской шлюхой.

Келли нахмурилась.

– Это библиотекарское выражение. Только она не первая шлюха-библиотекарша с татуировкой в промежности. Ты хоть помнишь, как звали другую?

Я помнил. Констанс была бы отличным двойником для Келли… если не считать татуировки у нее в промежности, гласившей: «Тебе тут, внутри, горячо, или это я тебя так грею?».