— Вот что я тебе скажу, — негромко произнес Тарас, — а пойдем-ка спать. Нехай покажут нам горницу для проезжих, да и ляжем. Как-то мне тут нехорошо… тяжко на сердце… А?

— И то, — согласился Степан, подозрительным взглядом словно ощупывая толпу евреев, заполнивших шинок. — Мне тут тоже не по себе. Ни петь не хочется, ни пить. Даже люльку курить не буду. Смурные они какие-то, чисто вороны. И, знаешь ли, брат, спать по очереди будем. Кто его знает, чего тем жидам вздумается. Ну как и правда захотят ночью сонных зарезать… Эй, Сорка! — крикнул он. — А ну, стара, вот тебе червонец за угощенье, покажи нам место для ночлега!

Шинкарка молча встала со своего места, взяла в руку зажженную свечу и пошла к двери. Казаки последовали за ней, первым — Тарас, за ним — Степан. И чувствовал Степан, как сверлили ему затылок взгляды молчавших евреев. «А провалитесь вы, — подумал он, затворяя за собою дверь. — Ишь, уставились, бесы черные… Одно слово, враги Христовы».

Но оглядываться не стал. Не хотел он, чтобы кто-то подумал, будто оробел казак. Нет, напротив, пошел он медленнее, подбоченясь, нарочито громко ступая. Кобзу закинул за спину, пистоли заткнул за широкий шелковый пояс.

Он посмотрел на шедшую впереди Сорку, чья сгорбленная фигура сейчас, в полутьме, и впрямь делала ее похожей на старую ведьму. Степан непроизвольно ухватился за саблю, готовый рубануть еврейку, ежели только она вдруг обратиться в сову или ворону.

Видно, Сорка услыхала его движение, остановилась и обернулась. Глянула в напряженное лицо Степана, перевела взгляд на Тараса. Непонятно усмехнулась — в неярком, но достаточном свете свечи видно было, как блеснули ее зубы.

— А вы, славные лыцари, как я погляжу, темноты ночной боитесь, — сказала она с насмешкою.

— Молчи, стара! — прикрикнул Степан. — Тебе, я гляжу, ночь люба, как и всякой разбойнице-душегубке.

Не для того он это крикнул, чтобы ее напугать, а чтоб себя подбодрить. И шинкарка это поняла, еще шире усмехнулась, покачала головой и свернула за угол. Казаки последовали за нею и оказались перед широкой приставной лестницей, которая вела на чердак.

— На горище ступайте, — сказала Сорка неприветливо и задула свечу. — Там сена вдоволь, спите себе, только с огнем не балуйте. — И, не дожидаясь, пока молодые люди последуют ее словам, пошла себе прочь.

Забравшись на чердак, казаки первым делом втянули сюда и лестницу, чтоб ночью никто не мог ею воспользоваться и застать их врасплох.

Тарас уснул сразу, а вот Степану не спалось. Лежал он на копне сена, положив под голову седло, а сон никак не шел. И сено было мягким, да и горилка дурманила крепко, вроде бы и в сон клонила, а вот не спалось — и всё тут. Подсел он ближе к круглому окошку, набил люльку душистым табаком, достал огниво, высек искру, закурил. Затянулся раз, затянулся другой. Почувствовал себя бодрее, выглянул наружу.

Да так и обмер. Люлька выпала из рта, он в последний миг подхватил ее. И снова выглянул. Холодный пот прошиб его, сердце заколотилось сильнее.

Потому что снова не было вокруг ни единой хаты, а только темные развалины, освещенные лунным светом. Луна висела низко над горизонтом, и тени от старых развалин вытянулись далеко-далеко, исполосовав всю равнину неровными долгими полосами. И вновь заклубился со всех сторон туман, точно такой же, как раньше. Туман густел столь быстро, что вскорости и луну было не различить на небе, едва виднелось лишь пятно неяркого света с размытыми краями. Да еще снизу, из окна шинка, выпадал наружу неровный мутно-желтый квадрат.