|
Того и гляди в бечевках и веревках запутаешься. А мужу из целого мира остается крохотный островок — гостиная. Потянулся за медом, а угодил в медвежий капкан; радовался, что поймал бабочку, а пригляделся — оса. Тут он начинает выдумывать себе увлечения: филателия, масонство, а то еще… — Хватит, сколько можно! — вскричала мама. — Марианна, расскажи-ка нам про своего молодого человека. Как его там? Айзек ван Пелт, верно? — Что-что? А… да, Айзек. Всю ночь Марианна металась в постели: то хватала томик стихов и разбирала витиеватые строки, то переворачивалась со спины на живот, чтобы поглядеть в окно на сонный мир, залитый лунным светом. Всю ночь ее истязал аромат жасмина и мучила необычная для ранней весны жара (а термометр показывал пятьдесят пять по Фаренгейту[1]). Загляни кто в замочную скважину — увидел бы в кровати полудохлого мотылька. А наутро она встала перед зеркалом, хлопнула в ладоши над головой и спустилась к завтраку, едва не забыв натянуть платье. За столом бабушка то и дело чему-то посмеивалась. Наконец она не выдержала и сказала вслух: — Надо покушать, детка, а то сил не будет. Тогда Марианна отщипнула кусочек тоста, повертела его в пальцах и откусила ровно половинку. В этот миг за окном взвыл клаксон. Это приехал Айзек! На своей колымаге! — Ой! — воскликнула Марианна и пулей вылетела из-за стола. Юный Айзек ван Пелт был приглашен в дом и представлен родне. Когда Марианна в конце концов укатила, отец опустился в кресло и утер пот со лба. — Ну и ну. Это уже ни в какие ворота… — Да ведь ты сам говорил, что пора ей ходить на свидания, — поддела мама. — Не знаю, кто меня за язык тянул, — сказал отец. — Но она тут околачивается уже полгода, и еще столько же осталось. Вот я и подумал: если бы ей найти подходящего парня… — …и выйти за него замуж, — мрачно проскрипела бабушка, — то она бы от нас быстренько съехала, правильно? — В общих чертах, — сказал отец. — В общих чертах, — повторила бабушка. — Чем дальше, тем хуже, — не выдержал отец. — Девчонка летает по дому с закрытыми глазами, что-то поет, крутит эти пластинки с любовными песнями, будь они прокляты, и разговаривает сама с собой. Человеческому терпению есть предел. Она, кстати, еще и хохочет без причины. Интересно, в психушке много восемнадцатилетних? — Кажется, приличный молодой человек, — заметила мама. — Остается только уповать на волю Божью. — Отец достал рюмку. — За ранние браки! На другое утро Марианна, заслышав автомобильный гудок, шаровой молнией ринулась за дверь. Молодой человек даже не успел подняться на крыльцо. Только бабушка, притаившаяся у окна гостиной, видела, как парочка умчалась вдаль. — Чуть с ног меня не сбила. — Отец пригладил усы. — Что происходит? Мозги плавятся? Ну-ну. К вечеру Марианна заявилась домой и протанцевала через гостиную к шкафу с пластинками. Зашипела игла граммофона. Песня «Древняя черная магия»[2] была прокручена двадцать один раз, а Марианна, подпевая «ля-ля-ля», с закрытыми глазами кружилась по комнате. — В собственном доме не войти в гостиную, — сетовал отец. — Я ушел на пенсию, чтобы курить сигары и наслаждаться жизнью, а приходится смотреть, как под люстрой вьется и жужжит это слабое создание — племянница. — Тише ты! — шикнула мама. — Для меня это жизненный крах, — объявил отец. — Хорошо еще, что она всего лишь приехала в гости. — Ты же понимаешь, что значит для девушки приехать в гости. |
