— Я сама не уйду, — Софья прошла мимо него и остановилась посередине комнаты. — Я тебя люблю, Даня, и ничего с этим не сделать, никуда не деться. И лучше я буду помнить эту ночь всю оставшуюся жизнь, чем тосковать по несбывшемуся. Я устала бороться сама с собой… и я хочу тебя, здесь и сейчас.

— Софьюшка… — Данила подошёл к ней. — Милая моя, как же я люблю тебя…

Одной рукой он обнял Софью, другой зарылся в пышные кудри; девушка прикрыла глаза, чуть откинув голову назад, скользнув пальчиком по пуговицам на рубашке Данилы. От его поцелуя у Софьи закружилась голова, и ослабли коленки, а когда она почувствовала его губы на нежной шейке, плечах… Они опустились на ковёр.

— Может, хотя бы до спальни дойдём? — улыбнулся Даня, спуская тонкие бретельки сарафана.

Она мягко рассмеялась, стянув с него рубашку и слегка надавив на плечи, заставив Данилу лечь.

— Нет… Я хочу тебя здесь…

Софья наклонилась над ним, коснувшись губами его шеи, спускаясь постепенно всё ниже…

— Посмотрим, сколько ты выдержишь, Данечка, — девушка на мгновение подняла голову, усмехнувшись.

Она чувствовала себя способной на всё, ей доставляли огромное удовольствие судорожные вздохи Дани, его негромкие стоны; Софья просто жаждала доставить ему не меньшее наслаждение, чем он — ей. В конце концов Данила сел, неожиданно повалив смеющуюся девушку на пол.

— А это мы ещё посмотрим, милая моя, кто первый запросит пощады.

Софья провалилась в какой-то золотисто-розово-сладкий туман, казалось, Даня знает каждый сантиметр её тела, его ласковые пальцы, нежные губы сводили её с ума, одновременно заставляя чуть ли не кричать от наслаждения, и чувствовать себя на грани обморока, на грани того, чтобы попросить прекратить эту немыслимо сладкую пытку.

— Ну что, Софьюшка, хватит? — прошептал Даня, языком проведя по чувствительному ушку.

— Нет… ещё…

— Да?..

— Ох, Данечка…

…Софья впервые в жизни потеряла сознание от наслаждения, утонув в бархатной темноте, расцвеченной множеством маленьких вспышек. Она ни капельки не жалела, что пришла; в редкие прежние разы её близости с мужчинами никогда ничего подобного не было, и Софья была уверена: ТАКОЕ не повторится никогда.

Они уснули только под утро, когда до ухода Софье оставалось часа два, но она ничего не сказала об этом Дане. Подремав, девушка тихо встала, оделась, постаравшись не разбудить Данилу. И вышла; Ольга дома уже почти собралась.

— Не жалеешь, Софа? — спросила она по пути к вокзалу.

— Ох, Лёлище… — Софья мечтательно улыбнулась. — Эта ночь стоила того…

Ольга только тихонько хмыкнула, покачав головой.

…За окном снова шёл мокрый снег, как всегда в Питере, Софья возвращалась с работы. Завтра она договорилась с Ольгой посидеть в баре, выпить вина, поболтать. Жизнь вошла в колею, полгода прошло, как она вернулась в Питер, и старалась пореже вспоминать это сумасшедшее лето. Потому что, как Софья и предполагала — нет, была уверена, — яркие летник картинки частенько тревожили её сны, подчастую вызывая бессонницу. Но со временем болезненность воспоминаний притупилась, Софья почти смирилась со своим прошлым, с его безвозвратностью. Она работала, училась, квартира ей досталась — хозяйка уехала из Питера вообще, — по выходным сидела с Ольгой. Серёга недавно прислал летние фотографии, но Софья не захотела их смотреть — зачем ворошить прежнее. И всё-таки, всё-таки, девушка нет-нет да и ловила себя на том, что идёт по серой, слякотной улице и задумчиво улыбается чему-то.