Они исчезли с балкона так же внезапно, как появились. Наверно, он увлек ее, так и не выпустив из объятий — как мог он ее выпустить? — в темноту уснувшего коридора. Балкон опустел. Мария снова смотрит на часы. Почти одиннадцать. Ветер все крепчает; от сильного порыва один из спящих комочков — нет, не ее — коротко вскрикивает, поворачивается на другой бок и опять забывается глубоким сном.

А вот и дождь. И снова — его запах, неописуемый, смутный запах глинистых улиц. И на неживой комок на крыше, на Родриго Паэстру, мертвого от боли, мертвого от любви, падают потоки дождя так же, как и на поля вокруг.

Где, где смогли они уединиться сегодня в этом отеле? Где снимет он с нее легкую юбку нынче же ночью? Как она прекрасна. Как ты прекрасна, Боже, до чего прекрасна. Их силуэты исчезли с балкона бесследно с первыми каплями дождя.

На залитых дождем улицах — лето, во дворах, в ванных комнатах, в кухнях — лето, везде, везде сейчас лето их любви. Мария потягивается, уходит с балкона, ложится в коридоре, еще раз потягивается. Свершилось уже? В каком-нибудь другом темном и душном коридоре — кто знает, сколько их тут? — в том, например, что выходит на их балкон, прямо над этим, где лежит она, в том чудом забытом коридоре, прямо на полу, у стены — свершилось это?

Через несколько часов наступит завтра. Надо ждать. Этот ливень длится дольше, чем предыдущий. Хлещет все с той же силой. Стучит по стеклянной крыше, и ужасающий грохот разносится по всему отелю.

— Мы тебя ждали, Мария, — говорит Пьер.

Они пришли с концом ливня. Лежа рядом с Жюдит, она увидела, как надвигаются на нее их тени, две огромные тени. Юбка Клер раздувается на бедрах, приподнимается у колен. В коридоре гуляет ветер. Слишком быстро. Слишком мало времени у них было с той минуты, когда они ушли с балкона, до той, когда появились возле Марии. Они улыбаются. Значит, надежда была тщетной. Не свершилась любовь нынче вечером в этом отеле. Надо ждать еще. Ждать весь остаток ночи.

— Ты обещала, что ты скоро, Мария, — продолжает Пьер.

— Да как сказать… Я устала.

Она видела, как он искал ее на полу в коридоре, внимательно глядя под ноги, едва не прошел мимо, но остановился возле нее — она лежит последней, там, где коридор выходит в зияющий черный провал ресторана. А Клер шла следом за ним.

— Ты так и не пришла, Мария, — говорит Клер.

— Да как сказать, — еще раз повторяет Мария. Показывает на Жюдит. — Вдруг она бы испугалась.

Пьер улыбается. Взгляд его отрывается от Марии, и он видит открытую балконную дверь в конце коридора.

— Ну и погодка, — вздыхает он.

Он обнаружил открытую дверь и в тот же миг отогнал от себя эту мысль. Испугался он?

— Это на всю ночь, — говорит он. — К утру прекратится.

Даже ничего не зная, по одному его голосу она бы догадалась — голос чужой, он дрожит, его тоже изменило желание, неодолимая тяга к этой женщине.

А она, Клер, — она теперь улыбается Жюдит. Такому крошечному комочку — Жюдит, съежившемуся, закутанному в коричневое одеяло. Волосы Клер еще мокрые после дождя, после балкона. В желтом свете керосиновой лампы — ее глаза. Твои глаза, два синих камушка. Я хочу съесть твои глаза, говорил он ей, твои глаза. Такие юные у нее груди, так отчетливо вырисовываются они под тонким белым свитером. Синий взгляд растерян, он застыл, парализованный неутоленным желанием, свершившимся сегодня неутоленным желанием. Взгляд оторвался от Жюдит и снова устремился на Пьера.

— Ты опять ходила в кафе, Мария?

— Нет.