Мерлин была в ловушке.

У нее не было даже одежды, не считая кружевного свадебного платья и атласных туфель. Найти собственное платье она не смогла. Гардероб в ее старой спальне наверху был пуст, а расспрашивать горничную Мерлин побоялась – вдруг та позовет Рансома. Девушка слышала, что он вышел за ней из салона, но Фолкон-Хилл предоставлял отличные возможности нырнуть в один из боковых коридоров и исчезнуть. К тому моменту, как она достигла лестницы и торопливо взбежала наверх, шагов его уже не было слышно.

Она подумала о том, не обратиться ли ей к Таддеусу, но вспомнила, что он тоже участвовал в обмане, не предупредив ее о вероломстве Рансома, и даже не рассказал ей о том, что было сделано с обломками аппарата. Память возвращалась к ней отдельными вспышками: как Рансом высмеивал ее летательную машину; как он запугивал ее саму, или обманывал, или соблазнял, чтобы заставить слушаться. Он был настоящим тираном – хуже, чем самый ужасный из фараонов, или ханов, или тех восточных деспотов, о которых она читала в книгах двоюродного деда.

А летательная машина…

Ее больше не было. Он ее сжег. Сжег! Она закрыла глаза и вздрогнула, как будто пламя лизнуло ее собственную кожу.

Окруженный стеной сад, где она сидела, съежившись на мраморной скамейке, мерцал в лучах заходящего солнца. Фонтан и аккуратные клумбы не были видны из окон дома. Фонтан работал: четыре водяные дуги вздымались изо рта золоченой рыбины, в зените окрашивались оранжевыми и розовыми отблесками заката, а затем падали, создавая рябь, от которой на воде плясали тени и серебряные узоры. Мерлин печально наблюдала за ними, горюя о разбитых вдребезги мечтах. Фонтан вращался. В его кружении потоки воды на мгновение дрогнули и замерли, затем поменяли направление и закружились в обратную сторону.

Мерлин подняла голову, вспомнив о давнишнем желании исследовать механизм, управлявший вращением струй. Затем вновь опустила подбородок на колени. Еще одна запрещенная вещь, еще один путь, которым нельзя было двигаться. Она ненавидела это поместье, где каждое движение должно подчиняться каким-то правилам, которых она не могла понять. В любом случае, она уезжает. Осталось потерпеть последнюю ночь. Завтра, как только она найдет ежика и какую-нибудь нормальную одежду, она сбежит от всех этих ограничений, свадебных платьев и атласных туфель. Вскочив, девушка скинула с себя туфли вместе с чулками, сбросила на землю тонкую шаль и вошла в воду.

Дно бассейна круто уходило вниз – он оказался глубже, чем она ожидала. Когда Мерлин добралась до фонтана, теплая вода дошла ей уже до пояса, и юбка ее плавала по поверхности, как бледно-желтый лепесток лилии. Схватившись рукой за позолоченный плавник, она собиралась вскарабкаться на скользкий фигурный постамент.

– Мерлин!

Имя ее прозвучало неожиданно, заглушая монотонный плеск воды. Она, вздрогнув, выпрямилась. Нога ее соскользнула, и Мерлин, подняв брызги, упала на спину в самом глубоком месте бассейна. Испугавшись и запутавшись в платье, она не сразу сумела всплыть. Наконец, вынырнув, судорожно глотнула воздух. Вдруг кто-то потянул ее сзади за платье. Задыхаясь и пошатываясь, она нащупала ногами гладкий мраморный пол и, развернувшись, увидела Рансома в мокрой рубашке.

Он схватил ее за плечи:

– Господи Боже мой, что это ты здесь делаешь?!

Мерлин уныло обмякла в его руках. Она должна была предвидеть, что любой ее бунт потерпит неудачу.

– Ничего, – грустно сказала она. – Это тебя не касается.

– Черта с два… – Он замолчал и выпустил ее. Белая ткань, намокнув, облепила его тело, подчеркивая в сумерках мускулистость тела. Крахмал растворился и сбежал с воротника, кружевное жабо на груди обвисло. Он глубоко выдохнул: – Мерлин, – голос Рансома дрожал, – когда я тебя здесь увидел, и твое платье плыло по воде, я подумал… – Он провел руками по лицу.