|
Над этим отрывком он работал с апреля и все страницы были заполнены набросками, пояснениями, вычеркнутыми абзацами и даже перечеркнутыми страницами, примечаниями, мелко набросанными на полях. Он знал, что это упражнение будет также далеко от совершенства, как и все предыдущие. – Сам знаешь, – ответил Дейл, – Майк, Кевин и Харлен, и, может быть, Дейзингер. Не знаю. Я сам только что получил записку в газете. – А как насчет Лоуренса? Дьюан выглянул за окно, перед фермой расстилался океан поднимающегося зерна – почти по колено – с каждой стороны дороги, ведущей к их дому. Его мама, когда она еще была жива, запрещала сажать на передних двадцати акрах что-нибудь выше гороха. «Когда колосья вырастают, я чувствую себя отрезанной от мира, – жаловалась она дяде Арту. – Своего рода клаустрофобия». Старик подшучивал над ней, но сам и вправду сажал только горох. Но теперь Дьюан уже не помнил время, когда приход лета не означал бы постепенного выхода их фермы из остального мира. «В День Независимости – по пояс видимость» гласила старая поговорка, но в этой части Иллинойса к четвертому июля кукуруза уже достигала плеча Дьюана. А потом уже казалось, что не так зерно растет, как ферма съеживается, уменьшаясь в размерах. Дьюану было даже не видно окружную дорогу, если только он не поднимался с этой целью на второй этаж. Но ни он, ни Старик больше не поднимались на второй этаж. – Что насчет Лоуренса? – переспросил Дейл. – Он придет? – Конечно, придет. Ты же знаешь, он всегда болтается с нами. Дьюан тонко улыбнулся. – Просто хотел убедиться, что ты не забыл о своем маленьком братике, – сказал он. В трубке послышалось сердитое сопение. – Слушай, так ты придешь или нет? Дьюан подумал о той работе по дому, которая ему предстояла в этот день. Закончить все он успеет, только если начнет прямо сейчас. – Я сегодня довольно занят, Дейл. Говоришь, не знаешь, что там Майк надумал? – Ну, точно не знаю, но думаю, что это что-нибудь, связанное с Старым Централом. И исчезновением Тубби Кука. Сам знаешь. Дьюан помолчал. – Ладно, приду. В девять тридцать, значит? Чтобы успеть мне придется выйти прямо сейчас и всю дорогу бежать. – Гос-споди, – прошипел Дейл, – у тебя все еще нет велосипеда? – Если бы Господь хотел видеть меня разъезжающим на велосипеде, –ответил Дьюан, – думаю, сначала он бы позаботился о том, чтобы наградить меня фамилией Швинnote 8. До встречи. – И он повесил трубку, не дожидаясь ответа. Потом быстро спустился по лестнице за блокнотом с набросками о Старом Централе, натянул кепку с надписью «Кот» и вышел позвать собаку. Уитт подбежал сразу. Обычно его кличка произносилась как Вит, хоть и была образована от фамилии Уитгенштейн, философа, о котором Старик и дядя Арт спорили до хрипоты. Старый колли был уже почти слепым и из-за мучившего его артрита почти не мог бегать, но он учуял, что где-то поблизости появился Дьюан. Радостное виляние хвостом должно было означать, что он готов с радостью присоединиться к экспедиции. – Не, – отрицательно мотнул головой Дьюан, полагая, что прогулка в такую жару будет нелегкой для его старого друга. – Сегодня ты останешься здесь, Уитт. Будешь сторожить дом. Я вернусь к обеду. Затянутые катарактой глаза пса ухитрились смотреть одновременно обиженно и умоляюще. Дьюан потрепал его по холке, отвел обратно в сарай и проверил его миску с водой. Воды было достаточно. – Держи-ка грабителей и расхитителей зерна подальше, Уитт. |
