|
Удивленная Вероника высунулась в окно и окликнула его, но молодой человек не обернулся. Он сжал виски ладонями и тихонько застонал. Тогда напуганная Вероника выбралась из машины, в несколько шагов догнала его и прикоснулась к плечу.
В одно мгновение она оказалась лежащей на мягком мху, в густой траве, задохнулась от аромата вереска, выгнулась в руках Джона, словно лук в руках умелого лучника… Он с рычанием приник к ее губам, и вся тяжесть его горячего, жадного тела прижала Веронику к земле. — Я не могу, синеглазая! Ничего не могу с собой поделать. Когда я рядом с тобой, мне все время хочется любить тебя! — Ты не можешь… — Могу, еще как могу! Но только когда ты будешь готова! И новый поцелуй, бешеный, бесстыдный, раздирающий губы и душу. — Оставь меня, Джон! Выпусти… — Если бы я мог так легко это сделать! — Я не позволю тебе… — Вероника! Забудь ты все на свете! Раздели со мной удовольствие. Верни мне страсть. Люби меня! — Я не… — Просто люби, красивая! Просто не выпускай из плена… Его руки были бесстыдными и нежными, губы мягкими и яростными, тело горячим и желанным… Вероника извивалась в его объятиях, уже не вполне твердо понимая, вырывается она или старается прижаться к Джону потеснее… — Пожалуйста, Джон… Не надо… против моей воли не надо… Он застонал, а потом обжег бешеным, безумным и веселым взглядом. — Я не причиню тебе боли. Только нежность. Ты узнаешь, что удовольствие бывает огромным, как небо. — Джон… И не стало ничего на свете. Исчезли звезды, луна, травы, цветы, люди, костры, песни, небо. Исчезла Вероника Картер. Джон Леконсфилд исчез несомненно. Осталось только чистое, незамутненное мыслями и сомнениями наслаждение, цунами страсти, тайфун любви, которым было, в сущности, наплевать, какое тысячелетие на дворе. Внутри того существа, которое когда-то было Вероникой, вспыхнул огонь, залил золотом вены, расплавил кости и жилы, высвободил нечто, так долго дремавшее под скучной оболочкой нетронутого тела, и забушевал на губах того, кто совсем недавно назывался лордом Февершемом… И два вихря, сплетясь в один, взмыли в темную глубину прошлого и будущего, разорвали завесу времени, и лица архангелов на небесах оказались так близко, что Вероника почти сразу узнала их. Потому что у всех них было лицо Джона.
Она лежала, нагая, прекрасная, разметавшись по сырой траве, словно отблеск луны в темноте, словно слиток серебра, словно облачко, в которое превращаются на заре феи. Джон сидел рядом, обхватив голову руками. Он был измучен, обессилен и лишен даже последнего своего прибежища — холодного душа. Минуты — века? секунды? — назад он довел это безупречное создание до великолепного, полного и несомненного оргазма, он ласкал самую желанную женщину на свете, не имея возможности обладать ею по-настоящему. Теперь он расплачивался. Все тело стонало, болело и вопило «Возьми ее! Она же будет счастлива!» Тихий голос Вероники вырвал Джона из тоскливой задумчивости. — Это было волшебно. Прекрасно. Божественно. Джон… спасибо! — Всегда пожалуйста… В его голосе прозвучала такая тоска, что она вздрогнула, метнулась к нему и припала к плечу. — Джон, я могла бы… правда, я не умею, но… я могла бы… — Нет! — Джон…. — Нет, я сказал! Поехали спать. Одевайся.
Она проснулась посреди ночи, потому что на нее кто-то смотрел. |
