— Это то самое, о чем я думаю? — спросила Эмбер.

— Да, — сказал Честер. — А мешок — пуст, потому что после того, как он пропылесосил, он заменил его на новый. Ну что ж, мы уже ближе к истине.

— И унес старый мешок с собой?

— Возможно. Все зависит от того, насколько ему хватило самообладания, а также не пришлось ли ради этого повторно заходить в дом. Покажите мне, где у вас мусорные баки.

Разумеется, я уже осмотрел их в поисках малярного мусора. Но на сей раз мы извлекали из них все, что в них было, один предмет за другим, и настолько скрупулезно осматривали каждый, что посторонний наблюдатель наверняка посмеялся бы над нашими действиями. Наша задача осложнялась тем обстоятельством, что большая часть мусора Эмбер проходила через специальный уплотнитель. И не только это. Мусор был по меньшей мере недельной давности, поскольку в отсутствие Эмбер его некому было вынести на улицу. Запах стоял соответствующий.

Мешок от пылесоса мы, разумеется, не нашли.

— Ну что ж, — сказал Чет. — Перейдем на новый участок.

Мы обменялись довольно-таки мрачными взглядами.

— Делу не повредит, если мы заодно проверим и фильтр, — решил Честер. Он принес чистое, аккуратно сложенное в несколько слоев белое бумажное полотенце, расстелил на полу посередине гостиной, отвинтил колпак пылесоса и извлек наружу фильтр, предназначенный для защиты мотора от попадания в него крупных частиц мусора. Покачав фильтр, он осторожно, словно младенца, положил его на полотенце.

Нашим взорам предстала пыльная мульча, покрывшая чуть ли не квадратный фут ворсистой хлопчатобумажной ткани, состоящая из грязи, пыли, волос, волокон, порванной резиновой полоски, скрепки для бумаг, мелкой монеты, снова пыли, кусочка пружины, скомканной зеленой нитки для чистки зубов, которая каким-то образом проскочила сквозь щетку, смятой почтовой марки и очередной порции пыли.

— Ну и работенка, — заметила Эмбер.

Честер извлек из своего портфеля пачку пустых пакетиков для вещественных доказательств, и мы приступили к работе.

— Мисс Вилсон, нам понадобятся две обычные столовые ложки, чистые и насухо вытертые.

Сначала мы отделили и разложили по пакетам все, что могло представить хоть какой-нибудь интерес. Несколько волосков вполне могли принадлежать Мартину. Но ничто больше не показалось нам не только уликой, но даже наводящим хоть на какие бы то ни было размышления. Я чувствовал себя полным дураком. Мы упаковали даже резиновую полоску, что еще больше утвердило меня в этом ощущении.

Эмбер вздохнула.

Пользуясь ложкой, я с отвращением выводил по пыльному мусору S-образные узоры.

— Один из волосков может пригодиться, — сказал я, при этом полностью отдавая себе отчет в том, что провести стопроцентную идентификацию человека по образцам волос невозможно — по крайней мере в суде.

— А это что такое? — спросила Эмбер.

— Я же сказал, один...

— Нет, вот это что такое?

Над полотенцем зависла рука Эмбер с вытянутым указательным пальцем. Я проследил взглядом за этим пальцем, машинально подумав: да, даже в этот час, даже после этого дня, даже после всего того, что моя дорогая Изабелла выстрадала, по крайней мере частично — из-за меня, если вся женская красота, вся суть женщины может быть сконцентрирована в одном-единственном пальце, то это как раз такой палец — идеальный образец пальца, изящный, плотный, сильный, очаровательный по своей форме, слегка загорелый, чуть суховатый и одновременно в меру мясистый, с четко очерченным, ярким, надменно закругленным кроваво-красным ногтем, в данную секунду указывающий на что-то скрывающееся в пыли.