— Господин воспитатель, — говорит брат Мордки, — пожалуйста, мне очень хотелось бы, чтобы у него была пятерка. У меня сердце разрывается, когда я вижу, какой он хулиган.

Как поступить с Мордкой? Все его простили, даже воспитатель простил; но он бросал камнями в собаку… Как узнать, прощает ли его собака?

Собака сидит в конуре на цепи. Если Мордка не побоится, подойдет к ней и даст ей мяса, а собака это мясо возьмет — значит, она не сердится.

Идем. Видно, сегодня счастливый день — все нам удается!

Собака в прекрасном настроении. Уже издали она виляет хвостом. Мясо съела, дважды облизнулась и, по глазам видно, настолько искренне простила нанесенную ей Мордкой обиду, что охотно съела бы не одну, а целых три таких порции.

Итак, Мордка получил право на пятерку. Остается один Бромберг.

— Скажи, Бромберг, что ты сделал плохого?

— Цеплялся за телегу и садился верхом на лошадь.

— Еще что?

— Ходил по крыше веранды.

— Еще?

— Когда я нашел у себя в супе круглую перчинку, я ее облизал и бросил Рашеру в тарелку.

— Еще?

— Отнял накидку у Беды и налил на стол молока, чтобы и стол напился.

— Что еще?

Бромберг думает:

— Отвернул в умывальной кран и обозвал Вайнштейна «сарделькой».

— Еще?

— Царапал по столу вилкой и не хотел хорошо стелить постель. И стегнул Шарачка помочами. И потерял носовой платок.

— Еще что?

— Не хотел есть хлеб, а только горбушку. И столкнул Фишбина в яму для картофеля.

— А дрался сколько раз?

— Не помню.

— О сосне еще ничего не сказал.

— Да, сосну сломал.

Ребята печально слушают, а Бромбергу все нипочем, только улыбается.

— Тырман, как тебе кажется: сколько же ему поставить?

— Он будет послушным, — говорит Тырман.

— Так сколько же ему поставить?

— Не знаю, — говорит Тырман, хотя видно, что и ему и всей группе очень хочется поставить Бромбергу пятерку. Только никто не смеет об этом сказать.

— Плохо дело, плохо… Чарнецкий, скажи ты, сколько Бромбергу поставишь по поведению?

Чарнецкий — друг Хаима Бромберга, поэтому все взгляды обращаются к нему.

— Ну скажи — сколько?

— Пятерку, — говорит Чарнецкий, и две слезинки катятся у него по щекам.

— Пятерку, господин воспитатель, пятерку! — кричат ребята.

И Тырман добавляет:

— Он исправится, он будет послушным!..

И в самом деле, Бромберг исправился. До самого вечера он ходил серьезный, не шалил, но видно было, что ему не по себе. Он ходил в своей пятерке по поведению, как в башмаках, которые жмут, так что воспитатель даже испугался, как бы Бромберг не заболел от чрезмерного послушания.

А на другой день он подрался с Бедой и после обеда решительно заявил:

— Господин воспитатель, я больше не хочу иметь пятерку!

— Почему?

— Потому что она мне надоела.

Когда мы приехали в Варшаву, мать Бромберга на вокзале допытывалась:

— Как вел себя мой Хаим?

— Хорошо, — ответил воспитатель, — только он слишком тихий.

Мать взглянула на воспитателя в изумлении, но, видя, что он смеется, и сама рассмеялась.

— А я уж подумала, не заколдовал ли его там кто.

И она была благодарна воспитателям, что они не сердятся на ее шалопая.