Он снова подумал о письме.

«Всегда есть другие, которые приходят ко мне по ночам». Кто, Наташа? Врачи?

Пуласки вступил в палату.

— Это помещение всегда открыто?

Вольф прислонился своей неуклюжей фигурой к дверному проему и заглянул в палату.

— Витрины с психотропными препаратами и рецептурными препаратами закрыты. Так гласит инструкция.

Все согласно инструкции! Конечно. Разум Пуласки говорил ему, что помещение также должно быть закрыто и должно открываться только вовремя выдачи медикаментов.

— Если сестры срочно нуждаются в марлевых повязках, они должны быстро прийти на склад, — дополнил Штайдль. – не обязательно запирать это помещение.

— Не обязательно? – Пуласки, кряхтя, присел на корточки. – Тогда еще раз посмотрите на палату двадцать семь. – С какими идиотами он должен здесь работать?

Пуласки сделал несколько фотографий, затем отодвинул осколки стекла на полу и встал на колени перед витриной. По краям расколотого витринного стекла находились синие матерчатые волокна. Пока Пуласки складывал несколько обломков в полиэтиленовый пакет, Вольф и Штайгель перешептывались за его спиной. «Довольно поздно, чтобы оспаривать», — подумал он.

— Ни одна из ночных сестер ничего не слышала, — наконец, проворчал Вольф.

Ничего удивительного. Пуласки посмотрел на синий кусок ткани, который лежал под стеллажом. Недостающее полотенце из комнаты Наташи.

— Кто-то заглушил осколки стекла тканью и осторожно удалил обломки из рамки, — объяснил он.

— Кто-то? – отозвался Вольф. – Кто, кроме Наташи, должен был обеспечить себе доступ к лекарствам?

— Скажите это мне! – Пуласки не удержался от циничного тона. В этом учреждении все были убеждены в том, что малышка покончила с собой. Тем не менее, неустойчивый человек довел себя до самоубийства.

Вольф сдвинул брови.

— Штайдль сказал мне, что вы нашли предсмертную записку. Что в ней?

— Это в высшей степени было бы интересно каждому здесь, — кратко ответил Пуласки. – Но она доказательство. Я не могу показать ее вам.

«Промежутки становятся короче и короче. Они снова приходят».

Кто, Наташа? Врачи?

«В темноте.

Эти боли!»

Пуласки думал о письме и о месте, где Наташа его спрятала. Эти боли! Слова в письме были находкой для каждого судебного психиатра. После того, как прокурор прочтет письмо, он вряд ли решиться не согласиться с вскрытием. Как давно это было, что Пуласки просил о вскрытии? Пять лет? О, Боже, он уже так долго и продолжительно работал в уголовной службе, что мысль об аутопсии показалась вечностью?

Эти боли!

Он должен был узнать, существовали ли следы насилия или была ли Наташа беременной. Разумеется, что-то здесь не так. В ее дневнике не было ни указаний, ни намеков на насилие. Только в прощальном письме – которое, несомненно, происходило из ее рук.

Но почему Наташа написала об этом только сейчас? За несколько часов до своей смерти? Синие кончики пальцев. Почему только теперь? Шприц. Введенный дважды. Внутривенно, в локтевой сгиб. Что-то здесь было подозрительно.

Неожиданно он понял.

Пуласки отодвинул Вольфа в сторону, бросился их палаты и побежал назад к спальне. 

 Глава 5

Пуласки пыхтел, сорвал пломбу с двери и поспешил в комнату Наташи. Он отвернул правый рукав ее одежды до самого плеча и рассматривал мертвую. Конечно. Это было. Как он мог не заметить? Синие чернила на кончиках пальцев.