— Между собой мы можем говорить прямо, правда ведь? Так вот, была применена… мм, грубая сила. Это достойно сожаления. — Он снова помолчал и послушал, и, наконец, с выражением самого сердечного дружелюбия положил трубку.

— Так дело не пойдет! — заявил он тут же, — Этот тип утверждает, будто ничего не знает. Говорит, что беседовал с тобой один раз и больше ты у них не был. Настаивает на том, что это ошибка, и по-прежнему требует, чтобы мы не лезли не в свое дело.

— А чего ещё вы ждали от Вавра? Французы — самые наглые и беспринципные лгуны, это всем известно.

— От Вавра я такого не ждал, — возразил Пабджой. — Если тебя поколотили с его подачи — это, кстати, вполне возможно, — то он бы мне тут же сказал. И добавил бы, что если ты не уймешься, тебя ещё сильней отделают. Ты уверен, что это была его команда?

— Еще как уверен! — сказал я злобно, — Могу предъявить синяки.

— Как-то не вяжется, — усомнился Пабджой, — Не похоже это на Вавра, хоть убей. Вероятно, дело далеко зашло и его министр на него наседает. Но, черт возьми, я никому не позволю так со мной поступать!

— С вами? — мне показалось, будто я ослышался.

— Конечно, со мной, а то с кем же? Он посмел тронуть моего подчиненного! Это личное оскорбление для меня как для начальника департамента, я такого не потерплю, И вот что я намерен предпринять…

Негодование Пабджоя было, конечно, наигранным, но мне ничего не оставалось, как включиться в игру.

— Что вы намерены предпринять?

— Пошлю тебя обратно в Париж! — заявил он торжественно, будто я сам только что не сказал ему, что готов вернуться. — Ты уж извини, Кэри, понимаю, что тебе туда вовсе не хочется, но у меня выбора нет. Если бы я отправил вместо тебя Джока или Стивена Водди, это бы означало, что Вавру удалось повлиять на нас. Такого допустить нельзя.

Я промолчал в ожидании, пока начальник договорит.

— Кстати, в деле появился новый аспект, — произнес он, — Американский. Мне сообщили кое-что из Ленгли…

Всякий раз, когда речь заходит о ЦРУ, Пабджой упоминает, что ему сообщили кое-что из Ленгли, как бы намекая, что он свой человек в штаб-квартире ЦРУ, хотя мудрецы из этой замечательной организации, пребывающей в Ленгли, штат Вирджиния, если им случается передать что-то Пабджою, делают это через своего резидента в Лондоне.

— Они заинтересовались делом Маршана, — объявил Пабджой. — И хотят участвовать в расследовании. Завтра встретимся с Хенком Мантом.

— С этим…

— Могло быть и хуже, — утешил меня Пабджой. — Соединенные Штаты тоже хотят знать, что толкнуло Маршана на самоубийство.

— Поздно спохватились.

— Как-то ты неуважительно отзываешься о госдепартаменте, — заметил Пабджой.

— Придешь завтра в десять. На совещание с нашим американским другом. Будь с ним на равных, Кэри, не унижай его. Министр полагает так: что хорошо для Соединенных Штатов, то хорошо и для Соединенного королевства.

— Такая точка зрения делает ему честь, — сказал я, но шеф моей иронии не понял.

Когда на следующее утро ровно в десять я вошел в кабинет Пабджоя, Хенк Мант уже сидел там в одном из обтянутых дермантином кресел. Его крупное лицо с младенчески голубыми глазами выглядело, как обычно, загорелым, на квадратной нижней челюсти золотилась щетина. Изо рта вечно торчит трубка, табак он курит вонючий. Кудлатая грива так и просит расчески.

Мант с усилием вылез из слишком маленького для него кресла мне навстречу и продемонстрировал свой нескладный пиджак цвета овсяной каши с помятыми донельзя лацканами, мешковатые, сроду неглаженые и к тому же явно тесные брюки.