Игорь Срибный. Летучие мыши
Часть первая Путь твой долог, солдат, Когда ты идешь с войны…. Здесь не нужен тебе автомат, Ни привета здесь нет, ни любви… И тебе нестерпимо больно, Когда топчут твою мечту. От смерти ушел ты невольно И пришел в пустоту… Ты идешь, и каждый новый город Снова причиняет тебе боль. Помнишь всех, кто на войне был дорог, И на раны память сыплет соль… Здесь, парень, тоже война - Прямо за твоей дверью. Не дает ни покоя, ни сна, Ни во что ты уже не веришь! И тебе остается дорога, Это место, где ты свободен. Лишь в дороге исчезнет тревога, Если силы уже на исходе. Путь твой долог, солдат. Каждый шаг — это только начало. Не дойти до раевых врат Впереди еще много привалов… Когда проливается первая кровь, Выигрывает ли кто-нибудь? Война идет из глубины веков, Разрывая солдатскую грудь! Боль в сердце — без перерыва. Путь долог. И тяжело, как в аду. Там свет – у конца обрыва , Когда-то к нему дойду? Ты должен сражаться день и ночь, Чтобы выжить и победить! И жизни друзей уносятся прочь, И не всех удалось схоронить. Каждый шаг — это только начало. Боль в сердце — без перерыва. Один выстрел – и тебя не стало Камнем катится тело с обрыва…. Выигрывает ли кто-нибудь? Путь твой долог, солдат... Путь долог...
Вместо пролога… Группа ушла далеко за перевал, и только здесь стало ясно, что идти дальше не имеет смысла: в горах быстро темнеет, а впереди громоздился высокий горный кряж, преодолеть который группа уже не успевала… Кефир и Могила ушли искать пещеру, пригодную для ночлега, а остальные упали на рюкзаки, забросив ноги на высокие валуны. Новый начальник разведки майор Дорошин, впервые возглавивший поиск, начал развязывать шнурки на берцах… — Не делай этого! — сказал Седой, искоса взглянув на майора. — Почему? — удивился Дорошин. — Пусть ноги отдохнут. — Если сейчас снимешь ботинки, ты их потом не сможешь надеть, — пробурчал Седой. — Это аксиома. Майор Дорошин прекратил своё занятие и, как и все разведчики, забросил ноги на валун. Стало смеркаться… Окровавленный кусок неба на западе отчаянно сражался с надвигающейся ночью за жизненное пространство. Казалось, что облитые кровью вершины гор зашевелились и вспухли гигантской живой волной, готовой обрушиться на группу сверху… С гор потянуло холодом… Дорошенко зябко поёжился, кутаясь в ворот бушлата. Ему стало жутковато в этой теснине горных хребтов, и потянуло на разговор. — Слышь, Егор! — сказал он почему-то полушёпотом. — А тебя почему Седым зовут? Из-за того, что волос седой? Седой долго молчал, закрыв глаза. — Ты когда-нибудь слышал звук, когда пуля входит в мёртвое тело? — вдруг спросил он, не открывая глаз. — Н-не доводилось, — почему-то заикнулся Дорошин. |
