А к «Замку» уже бежали чёрные зловещие фигуры спецназовцев, исчезая в распахнутой створке гаражных ворот… Над крышей завис вертолёт, и по тросам быстро заскользили чёрные фигуры, которые стали что-то вязать у вытяжных колодцев. Одновременно оттолкнувшись от крыши, четыре фигуры влетели в окна второго этажа. Зазвенели разбитые стёкла…

Настя сорвалась к места и побежала к «Замку», но пулемётчик мгновенно вскочив на ноги, поймал её одной рукой за талию и удержал на месте.

— Пусти! — Настя давилась рыданиями. — Пусти меня, гад!

Но Кум обнял её двумя руками, и, только почувствовав его железную хватку, Настя перестала вырываться. Её разрывали рыдания…

Сербин с отвращением отбросил карабин в сторону и сполз спиной по шершавой штукатурке, усевшись на холодный бетон пола.

По лестнице бесшумно, словно тени заскользили фигуры в чёрной униформе, растекаясь по периметру помещения.

Со звоном вылетели выбитые стёкла, и в холл влетели «летучие мыши» в таких же чёрных одеяниях, как остальные. Кувыркнувшись через голову, они мгновенно приготовились к ведению огня, встав на одно колено и грозно поводя стволами автоматов.

Сербин слушал гулко бухающее в груди сердце и вспоминал себя в таком же точно виде, как эти чёрные молодцы, напоминающие «летучих мышей» в их бесшумном полёте, в мгновенном броске за добычей.

— Чисто! — крикнул кто-то, и Сербин напрягся, выискивая глазами того, кто кричал.

— Могила, твою мать, где ты?! — крикнул он, не узнавая бывшего сослуживца в маске.

Спецназовцы стали медленно стаскивать маски…

— Кефир, блин! Филин! Могила! Крот! Макс! Глазам не верю! — заорал Седой. Из глаз его выкатились две крупные, как горошины, слезы. — Неужели это вы?!

Пацаны бережно подняли Сербина с пола. Его пытались обнять все сразу…

— Жив командир! — заорал Могила, бросая вверх свою маску. — Жи-ив! Я ж говорил им, — после тебя останется только трупы выносить!…

Из «замка» послышались какие-то громкие крики… Настя без сил опустилась на землю…

— Командир, что у вас? — спросил пулемётчик, прижав к щеке поводок микрофона.

Он вдруг расплылся в широкой, какой-то детской улыбке и подхватил Настю на руки.

— Он жив! — кричал он и кружил Настю, кружил… — Он жив! Блин, он даже не ранен!

Опустив девушку на землю, он схватил её за руку, и они побежали к «Замку».

Никогда в жизни девушка ещё так быстро не бегала!

— Эй, босяки, расступитесь! — проревел Кум, с трудом проталкивая Настю сквозь плотное кольцо мощных тел. — Разойдись, я сказал!

«Летучие мыши» неохотно расступились, пропуская Настю.

Ноги её подгибались, когда она шла к Сербину, расслабленно сидящему на стуле…

Она дошла из последних сил, и рухнула на колени, зарывшись лицом в его пропотевшую майку. Рыдания сотрясали её тело, она билась, словно в конвульсиях, непрестанно повторяя: «Жив, ты жив, ты жив, ты жив…»

— Ну, что ты, Настенька? — Седой не знал, что сказать, и как поступить… — Что ты? Всё же хорошо! Мы победили, Настенька!…

А она всё твердила: «Ты жив, ты жив, ты жив…»

И вдруг Могила заорал, вбив гулкое эхо в пространство огромного холла, ещё не разделённого перегородками комнат:

— Ура, пацаны! Наш командир жив!

И двадцать глоток, лужёных ветрами, скалами, затерянными в высокогорье, снежными завертями, вымораживающими до костей, канонадой бесчисленных боёв, заорали в один голос:

— Ура-а-а! Наш Седой жив!

Эпилог

Сербин, выйдя из больницы в Лазаревском, чувствовал себя еще неважно и остался пожить у Насти.