Прошу Вас не мучить себя напрасной тревогой по поводу того, что принцесса находится именно там, где сейчас свирепствует страшная эпидемия. Уверяю Вас, ни я, ни она даже не думаем ехать в этот город.

На рассвете Олимпия уже плыла в плоскодонке по протоке между болотистыми берегами. Слыша приближение лодки, со спокойной глади воды и из прибрежных зарослей целые стаи водоплавающих птиц взмывали ввысь, нарушая тишину этих заповедных мест хлопаньем крыльев. Их силуэты ясно вырисовывались на фоне окрашенного первыми лучами зари утреннего неба. Птиц было так много, что казалось, они могут заслонить собой солнце, закрыть все небо. Кружа поодиночке и целыми стаями, они направлялись в сторону моря.

В утреннем морозном воздухе от дыхания шел пар. Олимпия, одетая в брюки из плотной тяжелой ткани и толстый вязаный свитер, который Фиш подарил ей несколько лет назад, сидела в лодке, съежившись и нахохлившись, как воробей. В шерстяных рукавицах, сапожках, в которые были заправлены ее брюки, в слишком большой для нее шляпе с широкими полями, опущенными вниз и скрывающими ее волосы, Олимпия походила на какое-то диковинное животное. «Настоящий болотный тигр» — так сказал Фиш.

В эту минуту она действительно предпочла бы участь дикого хищника, обитающего здесь на болотах, и провела бы остаток жизни в этом угрюмом и прекрасном краю; ей так не хотелось покидать места, ставшие для нее родными, и пускаться в путь, где ее подстерегали неведомые опасности. Олимпия любила болота. И в этом была заслуга Фиша, он научил ее наблюдать за птицами, узнавая их по полету. Она умела чистить и заряжать ружье, а затем класть его плашмя на колени и гихо подплывать к уткам. Она знала, как правильно расставлять сети на угрей и зуйков. Олимпия не страшась ходила по болоту, когда надо было подобрать подстреленную дичь.

Джулия была, конечно, красива, умна и очаровательна. Она прочла много книг и немало путешествовала в своей жизни. Видела Лондон, Париж, Рим. Фиш Стовелл не умел ни читать, ни писать и никогда не бывал дальше Линна, где кончались топи. Он жил один на болоте, в домике, который затопляло во время половодья через каждые три года. Джулия была компаньонкой Олимпии, а Фиш — ее семьей. При встрече он ничего не сказал ей, кроме самых необходимых слов, касавшихся лодки и шлюзов на канале, ведущем в Линн. Этот канал соединялся с широким руслом Ауз и зимой, когда шли дожди, становился судоходным. Плоскодонка проплывала мимо многочисленных лихтеров, груженных углем и стоявших на причале. Заметив на горизонте шпили и башни Линна, Олимпия закусила губу от волнения.

— Где ты должен меня оставить? — спросила она Фиша, нарушая наконец молчание.

— В таверне «Гренландия».

Больше он ничего не сказал. Олимпия видела, что русло реки в этом месте стало необычно широким, а количество судов, двигавшихся по водной глади, увеличилось. Плоскодонка Фиша казалась теперь такой маленькой среди них. Увидев настоящие парусники и торговые суда, Олимпия в волнении сжала кулаки.

— Я его здесь не найду, — убежденно сказала она.

— Если ты его здесь не найдешь, я отвезу тебя домой, — спокойно возразил Фиш.

Олимпия повернулась и внимательно взглянула в обветренное лицо Фиша, на котором выделялась седая борода. Он бросил на нее ободряющий взгляд, кивнул, а затем встал и направил лодку, умело работая веслом, в один из городских каналов. Олимпия спрыгнула на землю и помогла Фишу привязать лодку, причалившую как раз напротив здания таможни.

Никто не обращал на них никакого внимания: обычный житель озерного края с тремя мешками дичи, перекинутыми через плечо, и коренастый полный паренек, закутанный до подбородка в побитый молью шарф.

Фиш продал дичь мяснику на Королевской улице, а затем они направились к таверне, завсегдатаями которой были китобои.

Ноги Олимпии заплетались, девушка невольно замедлила шаг, чувствуя, как гулко бьется сердце у нее в груди.