— Дрейк! Мы требуем Дрейка! — скандировала толпа, заглушая ее слова; матросы потрясали в такт своим возгласам ножами и заточками. — Дрейка… Дрейка… Дрейка…

Олимпия оглянулась по сторонам. Между тем капитан и два его помощника, вооруженные пистолетами, прицелились в толпу. Капитан грозно поглядывал на Олимпию. Скандирование становилось все более громким и настойчивым. Олимпия почувствовала, как ее толкают в спину напирающие сзади матросы, пытающиеся пробраться к трапу. В этот момент она увидела, как капитан навел дуло своего пистолета прямо на нее. Но тут он покачнулся, сбившись с прицела, и громко выругался, а затем вновь напел пистолет на Олимпию и тех, кто стоял у трапа. «Нет, он не сделает этого», — думала девушка, с ужасом глядя на пистолет. Внезапно ее снова сильно толкнули в спину, она зашаталась, послышался громкий треск, что-то ударилось ей в плечо, раздался выстрел…

«Он застрелил меня», — мелькнуло в голове Олимпии, и она рухнула на колени. Ошеломленная толпа на мгновение замерла. Олимпия подняла голову, ее плечо жгло огнем. Она взглянула на капитана и увидела, что его пистолет поднят дулом вверх — он стрелял в небо. Плечо не кровоточило, и Олимпия поняла, что это не огнестрельная рана — ее, по-видимому, ударили сзади железным болтом.

От сильной боли у нее кружилась голова, перед глазами шли круги, шум в ушах усилился, а все остальные звуки доносились теперь приглушенно. Усилием воли Олимпия подавила приступ тошноты, и ее голова безвольно упала на ступеньку трапа, о которую она опиралась руками.

Подняв через несколько мгновений лицо, Олимпия увидела сэра Шеридана, который стоял, прислонившись спиной к борту, скрестив руки на груди, и наблюдал за всем происходящим с насмешливой улыбкой, как, наверное, поглядывал бы падший ангел на собрание благочестивых святых. Олимпия почувствовала облегчение: он здесь! Он прекратит это безобразие! Сэр Шеридан поставит все на свои места!

Но Шеридан не стал произносить зажигательных речей или взывать к разуму собравшихся. Подождав, пока шум стихнет, он сказал:

— Оставьте свою сумасбродную затею! Надеюсь, что вы, пьяные шалопаи, не считаете меня круглым идиотом, который захочет стать вашим капитаном? — Его губы скривились в усмешке. — Да я скорее возьму под свое начало полдюжины приходских священников и буду с ними плавать на речной барже!

Озадаченные такой речью, матросы смущенно молчали.

— Они лучше справились бы со своей работой, чем вы, — добавил он.

— Он шутит! — крикнул кто-то.

— Шучу? — Шеридан обвел собравшихся презрительным взглядом. — Да будь я вашим капитаном, я бы перевешал половину из вас; судно еле двигается, а я вовсе не хочу состариться здесь, на борту вашей посудины, отрастив седую бороду, прежде чем мы дотащимся до Рима. Вон та французская галоша, которая плывет за нами по правому борту, скоро обгонит нас, к вашему стыду.

Олимпия в отчаянии опустила глаза. Она наконец поняла, что сэр Шеридан, несмотря на свое боевое прошлое и пережитые тяготы жизни, не захотел встать на защиту интересов этих обездоленных матросов, оставшись безучастным к ним. Из толпы между тем раздались обиженные и возмущенные возгласы. Некоторые матросы, повернув головы, смотрели в сторону французского корабля, плывущего за ними по правому борту.

Сэр Шеридан начал насвистывать «Марсельезу». Его холодное презрение задело за живое даже капитана, который вопреки всем ожиданиям начал защищать свою команду.

— Они прекрасно справлялись со своей работой, — резко возразил он, — пока вы не посеяли смуту и не отвлекли их от выполнения своих прямых обязанностей.