Изменить размер шрифта - +

 

Физик проводил меня взглядом.

 

– Ничего не будет. Детство, к сожалению, быстро проходит.

 

– Да, но… пока оно пройдет, вы представляете, что они успеют натворить? К тому же, Василий Матвеевич, я не понимаю главного: как они летают?

 

– Ну как… Видимо, силой воображения.

 

– Что значит «силой воображения»? – с досадой произнесла Вера Северьяновна. – Воображение у всякого есть, а ведь никто в небеса не прыгает. Я вот точно знаю: сколько ни воображай, а полететь все равно не смогу.

 

– Охотно верю, – вежливо сказал физик.

 

Вера Северьяновна долгим взглядом посмотрела на него, потом на меня, потом в окно. Постучала пальцами по столу. И опять взглянула на меня – уже обычным своим взглядом: как на виноватого.

 

– Ты можешь идти, Лапников. Завтра придешь с мамой.

 

Вот тебе и на!

 

– А чего я сделал? – по привычке сказал я.

 

– Не рассуждай, пожалуйста! – раздраженно прикрикнула Вера Северьяновна. – Сказано: привести мать, вот и все. Приведешь, а там разберемся, что ты сделал.

 

И тут я рассердился. Незаметно, не громко, а так, про себя. И понял, что больше не боюсь. Потому что зачем она зря кричит? Разве я стекла бил, или стенки царапал, или курил на переменках, или двойками зарос? Ничего подобного. Подумаешь, летал с Виталькой на ковре-самолете! Это наш ковер, а не ее.

 

Надоела мне вся эта история, и захотелось ее закончить поскорее. Ясными глазами глянул я на Веру Северьяновну, почесал левым кедом правую щиколотку и независимо сказал:

 

– Мама завтра занята. Если хотите, я ее сегодня позову.

 

Физик чуть-чуть улыбнулся мне.

 

– Зови сегодня! – сердито откликнулась Вера Северьяновна.

 

– Хоть сейчас?

 

– Можешь сейчас.

 

– Вот и хорошо, – сказал я. Поправил за ремнем деревянный кинжал и ушел из кабинета.

 

Дома я сообщил маме, что ее вызывает завуч, но я ни в чем не виноват, а все дело в ковре-самолете.

 

– Так я и знала, – сказала мама.

 

Она оставила на кухне свои дела, ушла к себе в комнату и через минуту появилась в платье, которое надевала, чтобы в гости идти или в театр. Красивая и строгая.

 

Мама мельком глянула на меня и сказала:

 

– Хотя бы рубашку переодел. На чучело похож.

 

Но я торопливо объяснил, что все равно уже был сейчас в школе в таком «чучельном» виде и что дело не в рубашке, а в том, что нам с Виталькой хотят запретить летать. Мама только рукой махнула. И мы пошли.

 

Мы пошли рядом – красивая решительная мама и ее непутевый сын в полинялой футболке, жеваных шортиках, с деревянным кинжалом за ремнем.

 

Я видел, что мама слегка сердилась, но я не понимал: на меня или на кого-то другого.

 

Когда мы появились в кабинете завуча, физика там уже не было.

 

Мама села, а я так и остался у двери. Но теперь я не чувствовал себя беззащитным. Потому что мама тут и вообще… Я стоял и ждал. А мама сидела и тоже ждала.

 

– Я хочу поговорить о вашем сыне, – начала Вера Северьяновна, – должна сказать, что он меня беспокоит.

 

– Да? – сдержанно сказала мама и внимательно посмотрела на меня.

Быстрый переход