Достоевский, бывший на семь лет старше Толстого, прочитав «Детство», поделился впечатлением со своим другом Майковым: повесть ему очень понравилась, но он считал, что Толстой больше не напишет ничего стоящего, хотя и признавал, что может ошибаться.

Лев пробыл на Кавказе два года, и эта «дикая и свободная» жизнь потеряла для него всю свою привлекательность: кунак Садо и старый пьяница Епишка вызывали скуку, он больше не обращал внимания на казачек, красота которых еще так недавно его пленяла, а глупая болтовня товарищей по службе только усиливала тягу к одиночеству.

В январе 1853 года начался очередной поход на чеченцев, руководимых Шамилем. Толстой, для которого подобные вылазки утратили остроту новизны, видел в них лишь бесполезные и удручающие стороны. «Война такое несправедливое и дурное дело, что те, которые воюют, стараются заглушить в себе голос совести», – записал он в дневнике 6 января 1853 года. В крепости Грозная, где они остановились на отдых перед началом боевых действий, молодые люди сильно пили и много играли: «Все – особенно брат – пьют, и мне это очень неприятно». «Утро безалаберное, вечером пришел Кнорринг пьяный с Гескетом и принес портер, я напился, очутились как-то Тенгинские офицеры и б… Я напился». Ссоры, оскорбления, дуэль… Наконец, Двадцатая бригада вступила в бой: недалеко от Куринска началась серьезная перестрелка, восемь пушек четвертой батареи под командованием подполковника Алексеева разбомбили батарею Шамиля. Горцы отступили, среди русских оказалось только десять раненых. Шестнадцатого и семнадцатого февраля новые сражения, в результате которых были разрушены несколько аулов. Толстой, по его собственным ощущениям, вел себя в эти дни хорошо, надеялся получить Георгиевский крест.

Но 7 марта, накануне того дня, когда все должно было закончиться, его посадили на гауптвахту, так как, заигравшись с кем-то из офицеров в шахматы, не присутствовал при осмотре батареи бригадным генералом Левиным. На следующий день под звуки барабанов полк отправился на парад, он остался один, в бешенстве, запертый в избе, ненавидя капитана Олифера, который донес на него, и генерала Левина, который вычеркнул его из списка представленных к награждению. Крест ему хотелось «только для Тулы», когда вернется домой. Десятого марта 1853 года это признание занесено в дневник – Толстой глубоко огорчен, что не получил креста.

Раздосадованный, возвращается он в Старогладковскую, чтобы обратиться к генералу Бриммеру с прошением об отставке, в которой ему было отказано. Его постигло еще одно разочарование – «Набег» опубликован в «Современнике» с купюрами, которых потребовала цензура. «Умоляю Вас не отчаиваться ввиду неприятностей, с которыми знакомы все талантливые авторы, – писал ему Некрасов 6 апреля 1853 года. – Без шуток, Ваш рассказ даже в таком виде актуален, очень живой и красивый». Сестра Мария и брат Сергей тоже написали, чтобы поздравить с тем, что считали удачей. Что до тетушки, она восклицала с интонациями прорицательницы, предсказания которой сбылись: «Не я ли поощряла тебя к серьезным занятиям литературой? Не я ли предсказывала, что у тебя будет успех в такого рода произведениях, потому что в тебе есть все, необходимое для хорошего писателя: ум, воображение, возвышенные чувства?»

Эти поздравления не могли заменить Георгиевский крест, но заставили Льва снова сесть за работу. «Пишу „Отрочество“ с такой же охотой, как писал „Детство“, – отмечено в дневнике 22 мая. – Надеюсь, что будет так же хорошо». И уже начинает набрасывать план третьей части – «Юности». Но эти занятия не спасают его от «плотских желаний», на которые он смотрит как на приступ болезни. «Хочу приняться и вступить опять в колею порядочной жизни – чтение, писание, порядок и воздержание.