— Мы никогда бы этого не допустили! Слава Богу, есть еще мужчины и в Корнуолле, и в Девоне, которые встали бы стеной и положили этому конец, заявил сэр Пенн. — Но слава Богу, у нас теперь новая королева и она хорошо понимает, что народ в этой стране знать не желает папистов. Мария сожгла наших протестантских мучеников на костре, и, ей-Богу, я бы сжег живьем тех, кто попытался бы восстановить папизм в Англии!

Эдуард побледнел. На какой-то миг мне показалось, что он собирается протестовать. Хани, не отрываясь, смотрела на мужа, предупреждая и умоляя. «Будь осторожен!» — говорил ее взгляд, и, в самом деле, ему следовало быть осторожнее. Я спрашивала себя, что может произойти, если эти свирепые мужчины узнают, что хозяин и хозяйка стола, за которым они сидели, были приверженцами той веры, которую они презирали и ненавидели.

— Отчим моей матери был одним из этих мучеников, — услышала я свой собственный тонкий, ненатуральный голос.

Напряжение тотчас спало. Наша семья, оказывается, была семьей казненного, отсюда само собой следовало, что нас всех объединяла одна религия. Сэр Пенн поднял бокал и сказал:

— За нашу державную повелительницу, которая ясно дала понять свои намерения!

Мы все могли пить за здоровье нашей королевы — и выпили. Единодушие было восстановлено.

Заговорили о Коронации, и оба гостя охотно выслушивали несколько минут наши рассказы. После этого разговор перешел на местные темы толковали о приходских делах, о перспективах охоты на оленя; нас пригласили посетить Лайон-корт.

Гости ушли Поздно вечером. Поднявшись в свою комнату, я почувствовала, что мое возбуждение еще не улеглось, и села у окошка, понимая всю бесполезность попыток уснуть.

Вскоре в дверь постучали, и вошла Хани, одетая в длинную ночную рубашку голубого цвета. Ее чудесные волосы были распущены по плечам.

— Ты еще не легла?

Она села и пристально посмотрела на меня:

— Что ты о них думаешь?

— Неотесанные мужланы, — ответила я.

— Они живут вдали от Лондона и двора и, конечно, ведут себя по-другому.

— Дело не только в дурных манерах. Они заносчивы и самонадеянны…

— Это люди, которые командуют грубыми матросами. Им необходимо проявлять властность.

-..и нетерпимы, — продолжала я. — Как рассвирепел старший Пенлайон, когда он говорил об испанца! Они оба просто глупы. Как будто в мире не хватит места, чтобы все они могли заиметь все, что им хочется.

— Люди всегда домогаются того, что имеют другие люди. Это закон природы.

— Не природы, — возразила я. — Это — обычай, установленный жадными людьми при попустительстве глупцов.

— Ты произвела впечатление на капитана, Кэтрин.

— Мне до этого нет никакого дела.

— Он — яркая личность… и он, и отец.

— Отец, похоже, готов был утащить тебя прямо из-под носа Эдуарда.

— Даже он не посмел бы зайти так далеко!

— Я думаю, он зашел бы так далеко, как только смог. И его сын тоже. Я бы ни тому, ни другому не доверяла.

— Но ведь они — наши соседи. Отец Эдуарда сказал, что мы должны поддерживать добрые отношения с соседями, и особенно с Пенлайонами, которые имеют большую власть в здешних краях.

— Надеюсь, что мы не скоро увидим их снова!

— Если так, я буду очень удивлена. У меня есть подозрение, что капитан намерен ухаживать за тобою, Кэтрин.

Я саркастически засмеялась:

— Он хорошо сделает, если будет держаться подальше. Хани, ты это нарочно устроила!

— Дорогая Кэтрин, ты хочешь оплакивать свое горе вечно?

— Нет, не хочу, Хани.