Он внимательно смотрел на меня.

— Вы видели, сколько у него мачт?

— Я думаю, четыре.

— А палубы? Они были высоко подняты?

— Да. Кажется, да. Он был такой высокий… Я не знала, что корабли могут быть такими высокими.

Похоже, он забыл про свой интерес ко мне. Ночной пришелец вытеснил у него из головы все другие мысли.

Он стал жадно расспрашивать меня. Я отвечала, как могла, но мое знание кораблей было скудным. Он не выразил протеста, когда я направила лошадь шагом в Труиндские конюшни, а просто поехал рядом со мной, выпаливая вопросы, досадуя на то, что я не могла описать во всех подробностях увиденный мною корабль.

Внезапно он взорвался:

— Не может этого быть! Но клянусь кровью Христовой, сдается мне, что вы описываете испанский галион!

Я не представляла себе раньше, насколько страстно религиозен был Эдуард. В Аббатстве матушка никогда не наставляла меня в рамках одной доктрины предпочтительно перед другими. Ее идеалом была веротерпимость, и я знала, что она не считала тот или иной способ отправления обрядов важнее, чем то, чтобы каждый жил по-христиански, насколько это возможно. Однажды она сказала мне:

— Религию людей мы познаем через их поступки по отношению к своим ближним. Какая добродетель в том, что человек славит Господа, если он жесток к Его созданиям?

Мало кто был согласен с ней. Покойная королева и ее министры жгли на кострах людей не потому, что те грабили или убивали, а потому, что верили не так, как предписывал Рим.

А теперь мы, повернулись по команде «Кру-гом!» и религиозные законы, существовавшие при Марии, упразднялись, а установленные ее предшественниками, — восстанавливались. Реформаторство опять верховенствовало, и, хотя возврат к Смитфилдским кострам казался невозможным, было опасно идти против господствующей церкви, которую установила и поддерживает королева.

Насколько тверда королева в свои взглядах, я не могла сказать с уверенностью. Вряд ли она могла забыть годы, полные опасностей, когда она чуть было не лишилась головы. Тогда ей приходилось кривить душой, хотя, возможно, она и в то время втайне склонялась к Реформации. И в самом деле, если бы не ее протестантство, она, скорее всего, не была бы сейчас на троне.

Теперь, разумеется, у нее были серьезные политические причины твердо придерживаться протестантских взглядов. По ту сторону Ла-Манша находилась королева Франции, которая также была королевой Шотландии и, как считали многие, законной королевой Англии: Мария Стюарт, внучка Маргарет, сестры покойного нашего короля Генриха VIII. Поэтому многие говорили, что она являлась прямой наследницей английского трона, в то время как Елизавета, чей отец отстранил свою законную супругу, Екатерину Арагонскую, ради женитьбы на матери Елизаветы, Анне Болейн, была внебрачной дочерью и не могла притязать на корону.

Истовая католичка, Мария Стюарт стала знаменем тех, кто желал вернуть Англию в лоно папистской церкви. Поэтому Елизавета неминуемо должна была выступить лидером протестантизма. Я не сомневаюсь, что нашу королеву побуждала к этому не столько религия, сколько политика.

Но эта политика существовала. Те, кто служил мессу и молился по римскому обряду, являлись потенциальными врагами королевы, так как они хотели привести страну назад к католицизму, и, если бы это произошло, Мария Стюарт, а не Елизавета Тюдор была бы признана королевой Англии.

Поэтому в том, как молились Хани и Эдуард, таилась для них серьезная опасность.

Я знала, что в домовой церкви, или, вернее, небольшой капелле, за закрытыми дверями проводились службы. Я знала, что под алтарным покровом скрывалась потайная дверца, и догадывалась, что за этой дверцей прятали священные изображения и церковную утварь, необходимую для отправления мессы.

Я не принимала в этом участия, но знала, что несколько человек из прислуги там присутствовали.