Долгие годы они висели в Большом Петергофском дворце, создавая впечатление, что когда-то были задуманы и осуществлены как единое целое, рассчитанное на одну залу. Поэт и писатель, автор известных мемуаров И. М. Долгоруков утверждал, что местом их назначения была биллиардная зала. Однако, судя по описям дворцового имущества, на самом деле четыре портрета находились в «гостиной комнате» бельэтажа, тогда как остальные три совсем скромно помещались перед «уборной комнатой». Если добавить к этому, что Петергоф никогда не относился к числу любимых резиденций Екатерины — безусловное предпочтение среди загородных дворцов отдавалось получившему ее имя Большому Царскосельскому дворцу, — становилось и вовсе не понятным, почему императрица сразу же обрекла ею самой задуманную серию на такой бесславный конец.

Но, может быть, все выглядело иначе. Екатерина не отказалась принять подарок Бецкого, но и не придавала ему большого значения. Кисть Левицкого не увлекла ее, и художнику не суждено было стать модным портретным живописцем. Не пришли восторги двора, зато окончательно утвердилось положение ведущего портретиста, к тому же высокочтимого руководителя класса Академии художеств: 17 октября 1776 года Левицкий был произведен в советники Академии.

ПОБОРНИК ХУДОЖЕСТВА ЛЮБЕЗНОГО

Превосходство греков в художестве происходило от стечения разных обстоятельств; в том участвовали климат их, политическое установление, образ их мыслей, почтение, коим художники пользовались, и предмет, к какому художества были употребляемы.

Левицкий! начертав Российско Божество, Которым седмь морей покоятся в отраде, Твоею кистью ты явил в Петровом граде Бессмертных красоту и смертных торжество.

А может быть, в действительности все выглядело иначе? Смолянки не были заказом императрицы — они стали лишним доказательством неприятия Екатериной художника. «Почерк» Левицкого, его работы Екатерина знала достаточно давно, увлечения ими не переживала никогда. В марте 1783 года она напишет Д. Гримму: «Есть портретная картина, выполненная Левицким, русским художником, для Безбородко, это именно ее Безбородко предпочитает всем остальным и с нее собирается сделать копию, чтобы послать вам». Гримму был обещан царский портрет кисти неожиданно скончавшегося английского мастера Р. Бромптона. Но если французский корреспондент императрицы и не знал русского живописца, то откуда все-таки полуизвиняющийся, полупренебрежительный тон, при котором Екатерина не нашла возможным добавить ни одного похвального слова в адрес художника, ни одного просто вежливого эпитета?

Судя по письму, Левицкий — выбор Безбородко и только Безбородко. А между тем речь идет о «Екатерине-Законодательнице в храме богини Правосудия», одной из самых популярных среди современников картин мастера. Живописный аналог оды Державина «Видение Мурзы», она была заказана Безбородко для его нового петербургского дома и с необычайной быстротой стала расходиться по другим собраниям в копиях и в том числе в авторских повторениях. И тем не менее в словах Екатерины нет и тени признания — простое подчинение необходимости, навязанной статс-секретарем или даже не им одним.

Екатерину не волновала живопись. Как, впрочем, и балет, и театр, и музыка, и даже архитектура, которой императрица отдавала, по восторженным воспоминаниям царедворцев, так много часов в совещаниях со своими строителями.